Мартти Ларни - Вечные будни

— А то, видимо, баня? Вон там, подальше?

— Баня.

Они продолжали свой путь. Отто вздохнул как обычно:

— Эх, вот бы сколотить немного деньжат да купить.

— Что?

— Этот участок с избушкой. Он, слыхать, продается. За семьдесят тысяч отдают.

Жена, подумав, сказала:

— Где же нам столько набрать? Разве попросить ссуду…

Он ничего не ответил на это. Но предложение жены запало ему в душу и не давало покоя до тех пор, пока он как-то перед днем Миккели не собрался потихоньку да не поехал в город — разузнать насчет ссуды. У них было своих сбережений около двадцати тысяч марок. Небольшая сумма, но им она стоила дорого. Если бы деньги умели говорить, они рассказали бы грустную повесть о серых, безрадостных буднях молодой четы, об изнурительном труде и беспощадном самоотречении.

В середине ноября Отто получил из банка извещение, что его просьба о ссуде удовлетворена. То был день великой радости, и по сему случаю они пили в тот вечер кофе. Такого удовольствия они не позволяли себе уже три года.

Работая зимними вечерами, Отто приводил свою избушку в жилое состояние, и весной — перед первомаем — они перебрались в новый дом со всем свои скарбом, освободив каморку на чердаке, в которой хозяева устроили потом кладовку для хранения цветочных луковиц.

Когда Отто заявил хозяину, что оставляет службу в «Коммерческом садоводстве», хозяин сказал неторопливо, с расстановкой:

— Ты, конечно, берешь на себя риск. Но ведь на то и молодость, чтобы дерзать. К тому ж у тебя и баба работящая. Я был вами обоими доволен. Пусть это будет сказано теперь. Ну, если не сможешь управиться со своей фермой, то у нас какая-нибудь работа всегда найдется. И для Элмы тоже.

Отто едва слушал хозяйские напутствия. Он теперь всеми мыслями был там — на своей земле. Ведь эта земля была его детищем, его живой плотью и кровью. Он вложил в нее всю душу. Однако результат первого лета не оправдал надежд. Овощи уродились неплохо, но и половины их не удалось продать. Ежедневно в шесть утра, тяжело нагрузив корзины овощами, Элма отправлялась с первым автобусом в город, на рынок. Но когда она после полудня возвращалась домой, в корзинах оставалось до половины непроданного товара. Порой казалось, что Хельсинки хотят завалить, засыпать морковью, свеклой и луком. Итак, выращивать овощи не имело никакого смысла. Надо было попробовать клубнику и открыто растущие цветы. На следующую весну они так и сделали. Клубника, правда, уродилась неважно, но все же окупила труды. Зато цветы остались большей частью непроданными.

Потом пошли неудачи. Проценты по ссуде еще с грехом пополам выплачивали, но долг все не уменьшался. Словно какое-то проклятие висело над ними. Земля еле-еле кормила их, не давая помереть с голоду. Но их одежда превратилась в лохмотья, а дом был по-прежнему пуст. И ведь они работали не покладая рук с утра до позднего вечера.

Отто не сдавался. Он затеял строительство теплиц. Пока готовил рамы и расчищал место для постройки. Земля была уже как лед, и небо посыпало ее первой снежной пылью, а он все мотыжил грядки к будущей весне. И тогда случилось несчастье. Обкопав сидевший в земле валунный камень, он хотел было поднять его, как вдруг его самого скрючило, и он свалился на бок от резкой боли в паху. Он попытался встать, но снова упал на землю. В глазах помутилось, и едва хватило силы позвать жену на помощь. Элма в испуге бросилась к нему, стала поднимать. Хотела отвести в дом. Но ноги его совсем не держали, и они оба тут же рухнули наземь. Кто-то из работников садоводства заметил, что с ними творится неладное, и вскоре на место происшествия прибежали трое мужчин. Среди них был и конюх Сайнио, с которым Отто прежде жил в одной комнате. Вместо того, чтобы помочь, попытаться сделать что-нибудь, он, наоборот, стал укорять тихо стонавшего на земле человека:

— Ну, не говорил ли я тебе, что ты дух из себя вышибешь вон? Все говорят, что ты спятил. Дни и ночи тут надрываешься, как полоумный. И чего ты добился? Пришел твой конец, и ты лежишь на земле.

Отто схватил рукой за бок и проговорил, пересиливая боль:

— Это все же моя… собственная… земля.

— Ан нет, не совсем. Я как раз слышал, что банк…

Он не докончил, потому что Отто начал громко стонать. Мужчины подняли его и отнесли в избу. А через час его на грузовике садоводства отвезли в больницу, где врач определил:

— Старая грыжа, ущемленная вследствие чрезмерных усилий.

Сведения Сайнио не были ложными: оказалось, Отто упал все-таки не на своей земле. Выйдя через два месяца из больницы, он столкнулся с холодным фактом: ни земля, ни избушка больше ему не принадлежали. Они поступили в распоряжение банка, а банк продал отнятый у Отто маленький огородный участок с постройками «Коммерческому садоводству братьев Сувио». Когда Отто и Элма перебирались перед рождеством в рабочее общежитие «Коммерческого садоводства», они оба не могли скрыть слез. Вот они снова стали наемной рабочей силой садоводства, Оттова Элма и Элмин Отто. Ни больше ни меньше. Неполные три года успели они потрудиться на себя — и за это время потеряли даже те с муками добытые двадцать тысяч марок, которые соблазнили их на приобретение собственной земли. Но жена не винила мужа, и муж не винил жену. Они оба не щадили сил и сделали все, что могли. Были, однако, три маленьких слова, которые приводили Элму в ярость, и они то и дело срывались у Отто с языка совершенно нечаянно:

— Вот бы сколотить…

Шли годы, и, чем дальше, тем все отчетливее видел Отто, как пышно разрасталось дело братьев Сувио и какой ничтожной оставалась его собственная жизнь. «Коммерческое садоводство братьев Сувио» было крупным, механизированным предприятием, оно ворочало миллионами, поставляя цветы во все уголки страны. А предприятие Отто Харьюслуома словно застыло на одной точке: он работал в садоводстве вместе с женой и владел маленьким набором мебели, кое-как втиснутой в крохотную избушку, которая была собственностью фирмы и предоставлялась им с Элмой в качестве дополнения к зарплате.

Когда Элма и Отто проработали на цветочной фабрике Сувио двадцать лет без перерыва, хозяин устроил в их честь небольшой праздник — в субботу вечером, после окончания рабочего дня, в упаковочном цеху. Всех рабочих пригласили ради такого случая выслушать хозяйское слово, обращенное к верным старым рабочим фирмы, лишь один-единственный раз в жизни попытавшимся пойти своей дорогой. Двадцать три года тому назад. Заканчивая речь, хозяин вручил Отто кругленькую денежную сумму и сказал:

— Это подарок тебе и твоей жене. Теперь я от души желаю вам обвенчаться.

Вот так и случилось, что Отто и Элма обвенчались — через тридцать лет после обручения, но все равно их все звали по-прежнему Оттовой Элмой и Элминым Отто. Да иксами они не почувствовали какой-либо перемены в жизни. Все оставалось таким же будничным, как и раньше. Одно лишь обстоятельство наводило Отто порой на грустные мысли. Теперь, когда они официально стали мужем и женой, не грех было бы подумать и о наследнике. Но природа судила иначе. Она, конечно, дала бы свое согласие лет десять, может быть, и восемь лет тому назад, но не позднее. Вновь подтверждалась печальная истина: люди не вечно молоды.