И. Судникова - Занятные истории

Для бенефиса известного комического актера Ф.А. Бурдина Островский написал «Таланты и поклонники». Передавая артисту рукопись, драматург перелистал ее и, найдя нужное место, сказал:

– Голубчик, Бурдин! Главное, вот это место: вложи как можно более души! Пожалуйста, не испорть этого места!

Через день после спектакля Бурдин возвратил Островскому рукопись со словами:

– Прости, дорогой! Но вот как раз это место я и испортил.

– Что ты! Каким же образом?

– Кофеем облил!

Толстяк актер Бродников снялся на одной карточке вместе с тощим актером Трофимовым.

Когда показал эту карточку Бурдину он воскликнул:

– Это «сон фараона», что ли?

Известно, что великий русский композитор Михаил Иванович Глинка некоторые свои сочинения писал за границей, а именно в Швейцарии. Его имя уже тогда пользовалось известностью. Поселившись где-то в пределах Женевского кантона, столь излюбленного англичанами и русскими, он часто подвергался докучливым посещениям земляков.

Не всегда расположенный к пустой болтовне с праздными соотечественниками, он позволял себе иногда никого не принимать, отзываясь или болезнью, или отсутствием времени, особенно в те дни и даже недели, когда он вполне отдавался своим занятиям.

Больше других надоедал ему визитами какой-то молодой человек из земляков. В один из таких приемных дней некий юноша зашел к композитору.

– Дома барин? – спросил он у слуги.

– Они уехали.

– Скоро возвратятся?

– Неизвестно.

Молодой человек ловко повернулся на каблуках и, напевая песенку, вышел.

Глинка узнал посетителя и слышал его разговор.

– Беги, вороти его скорей, – закричал он слуге, поспешно выбежав в переднюю.

Удивленный слуга повиновался.

– Барин приказал вас просить, – смущенно обратился он к молодому человеку.

Юноша, конечно, воротился.

– Тысячу раз прошу меня извинить, – проговорил с улыбкой М.И., встречая гостя. – Отдавая приказание слуге, я совершенно забыл исключить вас из числа лиц, не посвященных в мои работы, и даже ждал вас.

Юноша удивился и обрадовался.

Было незадолго до обычного обеденного часа.

– Вы доставили бы мне большое удовольствие, если бы не отказались отобедать вместе, чем Бог послал, – прибавил М.И.

Молодой человек не ожидал такой любезности и счел за особенную честь воспользоваться предложением музыкальной знаменитости. Он, конечно, не мог догадаться, что умысел был другой.

За обедом М.И. был очень весел, шутил, смеялся, не желая показаться скучным молодому собеседнику.

– Скажите, не припомните ли вы ту песенку, которую напевали, уходя от меня? – неожиданно спросил он юношу.

– Я, кажется, ничего не напевал.

– Напевали, я сам слышал, но торопливо и сбивчиво, так что я не мог уловить мотив.

Молодой человек, желая угодить гостеприимному хозяину, перебрал весь запас своего репертуара из опер и шансонеток; наконец, напал на «Камаринского».

– Она, она! Эта самая, – вскричал обрадованный композитор, и тут же внес весь мотив в партитуру.

Благодаря случаю в композиции М.И. Глинки появилась старинная плясовая народная песня, известная теперь каждому.

Глинка увлекался иногда, как ребенок. Однажды был у Кукольника, жившего тогда на даче в Кушелевке, услыхал там как-то пастуха, игравшего на свирели, и прослезился. Кукольник тоже был иногда не прочь прослезиться, но здесь удивился:

– Да что вы, в самом деле, не освежившись винной влагой, а уже нюните!

Глинка обнял и поцеловал пастуха, дал ему какую-то монету, отер слезы и сказал:

– Действительно глупо, но уж у меня натуришка такая пошлая – все тянет в грусть.

[19]

Глинка был самым снисходительным и беспристрастным цензором. Погодин написал справедливую, но сильную рецензию на «Историю русского народа» Полевого. Зная короткое знакомство Глинки с Полевым и опасаясь его не только как цензора, но и как человека, не любившего строгой критики, Погодин вздумал позвать его обедать, угостить по-русски и потом, после шампанского, попросить его выслушать рецензию. Но к величайшему удивлению и огорчению хозяина, Глинка тотчас после обеда взялся за шляпу и начал прощаться. Погодин его удерживает.

– Нельзя, – отвечал Глинка, ничего не знавший о приготовленной ему засаде, – у Николая Алексеевича Полевого родился сын; он назвал его в честь меня Сергеем и звал меня в крестные отцы!

– Как же это, Сергей Николаевич, а я хотел прочитать вам рецензию; думал, что вы выслушаете на досуге.

– Нельзя. Да что за рецензия?

– На «Историю» Полевого.

Глинка призадумался.

– Ну! – произнес он, наконец, – хоть я еду крестить у него сына, но надобно быть беспристрастным. Рецензии слушать некогда; но я вас знаю и уверен, что тут ничего нет непозволительного. Давайте перо.

Схватил перо и подписал, не читавши: «Печатать дозволяется. Цензор Глинка» – и затем убежал.

В бытность свою в Смоленске, Глинка подъехал на извозчике к одному знакомому дому слез с дрожек, снял с себя сюртук, который был надет поверх фрака, положил на экипаж и пошел по лестнице. Посидев недолго в гостях, он вышел из дому, но ни сюртука, ни извозчика не оказалось. Глинка отправился в полицию, чтобы заявить о пропаже.

– Извольте, – говорят ему, – взять в казначействе гербовый лист в 50 копеек, и мы напишем объявление.

– Как! У меня украли, а я еще и деньги должен платить! – возразил Глинка и прямо отсюда пошел на биржу, где стоят извозчики; посмотрел, – вора не было.

– Послушайте, братцы, – сказал он извозчикам, – вот что со мной случилось; вот приметы вашего товарища; найдите мой сюртук; я живу там-то; зовут меня Сергей Николаевич Глинка.

– Знаем, знаем, батюшка, – закричали извозчики.

На другой день сюртук был найден и вор приведен. Глинка сделал приличное наставление виновному, надел сюртук и отправился в полицию.

– Извольте видеть, – сказал он, с довольным видом, – полтины не платил, просьбы не писал, сюртук на мне, а я не полицмейстер!

Раз Глинка ехал на извозчике; навстречу ему шла команда, которую вел молодой офицер с обнаженною шпагою в руке. Это было в Москве у Иверских ворот, где всегда тесно и людно. Офицер прежде закричал на извозчика, чтобы тот посторонился, а потом ударил его шпагою плашмя, и так неосторожно, что оцарапал до крови. Глинка соскочил с дрожек, обошел заднюю шеренгу и расспросил, кто этот офицер и какого полка. Вслед за тем он отправился к дивизионному командиру, рассказал о происшествии и прибавил, что если завтра же обиженный не будет удовлетворен, то он подаст всеподданнейшую жалобу государю. Генерал тотчас послал за офицером.