И. Судникова - Занятные истории

– Виноват, я точно это сделал, – сказал офицер, – но что угодно господину Глинке?

– Чтобы вы, – ответил Глинка, – в присутствии генерала и при мне попросили извинения у этого извозчика. За что вы его ударили? Какое имели на это право? Вы – офицер, он – извозчик, оба полезны по-своему и один другого заменить не можете.

– Но я не знаю этого извозчика.

– Он здесь, – отвечал Глинка, и ввел извозчика.

Офицер извинился. Глинка бросился к нему, крепко пожал его руку и уехал, вполне удовлетворенный.

Император Александр I пожаловал Глинке бриллиантовый перстень в 800 рублей ассигнациями. Глинка приехал в один знакомый дом и показал хозяевам и гостям пожалованный перстень.

В эту минуту предложили сбор в пользу какого-то бедного семейства. Денег с Глинкой не случилось, и он, не задумавшись, пожертвовал свой перстень. Сколько ни уговаривали его, сколько ни предлагали ему взаймы небольшую сумму с тем, чтобы он после возвратил ее хозяину дома, – Глинка не согласился и уехал домой без перстня.

[20]

Известный любитель литературы, граф Александр Сергеевич Строганов, пожелав услышать перевод «Илиады» Гнедича, пригласил для этого переводчика к себе на обед. После началось чтение, и старый граф под напевный ритм гекзаметра немножко вздремнул. Гнедич читал очень выразительно; в одном месте кто-то из героев говорит у него: «Ты спишь!» и прочее. Слова эти Гнедич произнес так громко, что Строганов в испуге вскочил с кресел с криком:

– Да не сплю я, не сплю! Я слушаю!

Поэт Милонов пришел однажды к Гнедичу, по обыкновению, пьяный, оборванный, растрепанный. Гнедич принялся увещевать его. Растроганный Милонов заплакал и, сваливая все на житейские неудачи, сказал, указывая на небо:

– Там найду я награду за все мои страдания!

– Братец, – возразил Гнедич, – посмотри на себя в зеркало: пустят ли тебя туда?

У московского гражданского губернатора Ивана Васильевича Капниста, между прочими гостями, был Николай Васильевич Гоголь, представлявший тут в лицах разных животных из басен Крылова. Все гости были в восхищении от этого действительно замечательного экспромта. Представление окончилось внезапно из-за случайного приезда к Капнисту Михаила Николаевича Муравьева, который не был знаком с Гоголем. Капнист, знакомя Гоголя с Муравьевым, сказал:

– Рекомендую вам моего доброго знакомого, хохла, как и я, Гоголя.

Эта рекомендация, видимо, не пришлась по вкусу гениальному писателю, и на слова Муравьева:

– Мне не случалось, кажется, сталкиваться с вами.

Гоголь резко ответил:

– Быть может, ваше превосходительство, это для меня большое счастие, потому что я человек больной и слабый, которому вредно всякое столкновение.

Однажды Гоголь пришел к Жуковскому – спросить мнения о своей пьесе. После сытного обеда – Жуковский любил хорошо покушать, причем любимыми блюдами поэта были галушки и кулебяка, – Гоголь стал читать. Жуковский, любивший вздремнуть после обеда, уснул.

– Я просил вашей критики… Ваш сон – лучшая критика, – сказал обиженный Гоголь и сжег рукопись.

После апатических вечеров Н.М. Языкова, на которых все присутствующие находились в состоянии полудремоты, Гоголь, после часа молчания или отрывистых замечаний, иронически приглашал гостей по домам:

– Не пора ли нам, господа, окончить нашу шумную беседу.

Николай Васильевич Гоголь обладал значительными актерскими способностями: подвижным лицом, комизмом в чтении и тому подобным. Простота и естественность Гоголя, при чтении им самим собственных произведений, доходили до того, что однажды, на вечере у Аксаковых, первые слова читанной «Тяжбы»: «Что это у меня?.. Точно отрыжка?..» – показались настолько правдивыми, что хозяева испугались, думая, не расстроил ли их обед желудок самого Гоголя!..

И только при дальнейших словах поняли, что это было уже начало чтения нового произведения.

Грибоедов был отличный пианист и большой знаток музыки: Моцарт, Бетховен, Гайдн и Вебер были его любимыми композиторами.

Однажды Каратыгин сказал ему:

– Ах, Александр Сергеевич, сколько Бог дал вам талантов, вы поэт, музыкант, были лихой кавалерист и, наконец, отличный лингвист!

Он улыбнулся, взглянул на Каратыгина умными своими глазами из-под очков и ответил ему:

– Поверь мне, Петруша, у кого много талантов, у того нет ни одного настоящего.

В бытность Грибоедова в Москве, в 1824 году, он сидел как-то в театре рядом с композитором Алябьевым, и оба они очень громко аплодировали и вызывали актеров. В партере и райке зрители вторили им усердно, а некоторые стали шикать; из всего этого вышел ужасный шум, привлекший полицию. Грибоедова и Алябьева, сидевших на виду, полиция сочла виновниками происшествия. Когда в антракте они вышли в коридор, к ним подошел полицмейстер Ровинский в сопровождении квартального.

– Как ваша фамилия? – спросил Ровинский Грибоедова.

– А вам на что?

– Мне это нужно знать.

– Я – Грибоедов.

– Кузьмин! Запиши, – сказал Ровинский, обращаясь к квартальному.

– Ну, а как ваша фамилия? – в свою очередь спросил Грибоедов Ровинского.

– Что за вопрос?

– Я хочу знать, кто вы такой?

– Я полицмейстер Ровинский.

– Алябьев, запиши! – сказал Грибоедов, обращаясь к Алябьеву.

У Александра Сергеевича Грибоедова камердинером был крепостной Александр Грибов, которого драматург в шутку называл своим тезкой, баловал, как любимца с детства, а тот фамильярничал с барином своим сверх меры.

Однажды Александр Сергеевич ушел в гости на целый день. Грибов, по уходе его, запер квартиру на ключ и сам тоже куда-то отправился. Часу во втором ночи Грибоедов воротился домой, звонит, стучит, но ответа нет. Помучившись напрасно с четверть часа, он отправился ночевать к своему приятелю, жившему неподалеку.

На другой день Грибоедов приходит домой. Грибов встречает его, как ни в чем не бывало.

– Сашка! Куда ты вчера уходил? – спрашивает Александр Сергеевич.

– В гости ходил, – отвечает Сашка.

– Но я во втором часу воротился, и тебя здесь не было.

– А почем же я знал, что вы так рано вернетесь? – возражает камердинер обидчивым тоном.

– А ты в котором часу пришел домой?

– Ровно в три часа.

– Да, – сказал Грибоедов, – ты прав, ты точно, в таком случае, не мог мне отворить дверей.

Несколько дней спустя Грибоедов сидел вечером в своем кабинете и что-то писал. Александр пришел к нему и спрашивает его:

– А что, Александр Сергеевич, вы не уйдете сегодня со двора?