Александр Покровский - Бортовой журнал 4

А как по-другому определить, что они до сих пор живы? То, что на золоте едят и в такие же унитазы по нужде великой ходят – это же, как воздух, не замечается.

Яхты, клубы, замки, мебель – не греет. А если не греет, то и не существует. А сам ты уже неотделим от всего этого. Значит, и сам ты не существуешь – вот в чем беда-то.

Нужно ежедневное, ежечасное, почти тактильное тому подтверждение.

Собственному существованию. По-другому-то никак. Вот и строятся.

А лица у всех или суетливые, как тараканы перед полетом, или вообще никакие.

Не Мамонтовы, чай. Не разоряются на искусство. Если он доказывал себе свое собственное существование ежеминутно тем, что разорялся на искусстве, то эти – не-а.

Яйца, одним словом. Фаберже.

Есть там старшие яйца – с изумрудами, есть и поменьше.

И завтра об их существовании все забудут.

А если начнут когда-нибудь историки историю их рода писать по заказу их же потомков, то выглядеть она будет примерно так: «Прадед мой был морским разбойником, дед мой грабил на дорогах Смоленщины, отец украл состав с керосином, а я – настоящий английский джентльмен!»

И за гробом пойдут только подельники. И еще – другие яйца того же автора, все-таки цех-то обязывает.

Не будет там народов, выведенных за руку из нищеты и паскудства, детей, излеченных от трахомы, и орангутангов, спасенных в лесах Борнео.

Никого не будет.

А в следующей жизни они снова родятся дождевыми червями.

Ах! С каким удовольствием я швырнул бы соблазн в лицо соблазнителю.

Вот только никто не приходит и не соблазняет.

Есть органы, которые меня непременно записывают.

Так что утром, взяв в руки трубку телефона, я всегда начала здороваюсь: «Здравствуйте, ребята!»

Иногда после этих слов я слышу какой-то скрежет в трубке, а потом и щелчок – значит, ребята срочно отключились – маскируются бедняги; а поскольку телефонные сети у нас в районе очень старые, то и слышно почти все – и охи их, и вздохи.

Так что перед разговором с кем-то я всегда предупреждаю, что ребята начеку, что бдят.

Они ко мне три дня подключались. Я все звонил на станцию и спрашивал: а чего это у меня телефон не работает, а мне говорили, что ремонт на линии, причем у всех соседей телефон работал, и ремонт, видимо, был только у меня на линии.

А и правда, чего им слушать моих соседей, если там ничего интересного все равно не выслушаешь, а меня интересно слушать, – вдруг мне Маргарет Тетчер позвонит?

И потом, я же все время даю интервью. Я всем подряд даю интервью, причем на любую тему.

Звонят и спрашивают: «Как вы относитесь к тому-то и тому-то?» – на что я отвечаю, что замечательно отношусь, отлично отношусь, а еще я прекрасно, превосходно отношусь. Я так отношусь, что вот это мое отношение давно уже существует независимо от меня самого, и его – это мое отношение – можно уже в кунсткамере в какой-нибудь банке на отдельной полке выставлять.

А они все думают, что это я шучу, а я не шучу, я действительно здорово ко всему отношусь, потому что люблю на этой земле любую тварь дрожащую, даже если она временно превращена в какого-нибудь большого чиновника. Он-то не знает, что раньше он был, например, хорьком, а до этого лягушкой, а я-то знаю, потому и люблю.

Я, к слову, все время смотрю программы про животных, потому что иногда среди змей и гадюк там можно разглядеть какого-нибудь нашего будущего министра.

Не будем говорить какого, потому что могут обидеться все остальные министры на такое мое к ним пренебрежение.

Не будем.

Скажем только, что многие, ой как многие, в недалеком прошлом вышли их этого восхитительного мира ползающих и членистоногих. Кстати, многие из них как вышли, так и войдут в него назад, потому что не до конца проползли то, что должны проползти. Их превратили, конечно, в нечто человекоподобное, но суть-то осталась. Так что доползут все равно.

А еще меня любят спрашивать: «Правильно ли мы идем?» – на что я отвечаю, что правильно, и в этот момент все начинают сразу сомневаться не только в выбранном пути, но в скорости перемещения.

Все думают, несчастные, что же я имел в виду и в прошлый раз, и сейчас, потому что я каждый раз имею в виду что-нибудь новенькое.

Вот так и обстоят дела у нас в Поднебесной.

Ньютон обязан своей гениальностью удару яблока по голове.

Интересно, чем это треснули по голове наших конструкторов?

Недавно спустили на воду нашу гордость – лодочку под именем «Юрий Долгорукий».

Это очень хорошо. Очень здорово. Чудно, дивно, прекрасно!

Столько лет строили – и на тебе, спустили.

Может быть, даже на воду.

Хотелось бы, чтоб не просто так, в какое-то огороженное со всех сторон корыто, которое теперь принято считать водой, а в настоящее море-океан, чтоб, значит, рассветы и дали, чтоб шторма и бури.

Говорят, что резиной ее даже покрыли?

Ну еще бы! Чего бы ее не покрыть этой самой резиной, когда ее строили с 1994 года, и вот – такое счастье, просто слезы, вот вам истинный крест!

Правда, не везде ее покрыли этой самой резиной, торопились потому что. Кое-что заклеили – чем под руки попало, полиэтиленом вроде, чтоб, то есть казалось, что резина та просто везде.

Всего-то 13 лет прошло – и нате вам! Получите продукт высокой технологии.

Все-то там высокой, а где не все – там технологии нашей, местной.

Болты-то все равно делать некому. Все же дело в болтах – а их дедушки точат. По семьдесят пять лет каждому. Это не про болты, это я про дедушек. Возрождаемся вот.

И все-то у нас будет опять хорошо! Уверен!

Правда, за это время пора бы уже и средний ремонт делать.

«Как это?» – спросят неподготовленные.

А так, положено. Стояла, не стояла – уж будьте любезны.

То есть назад, в завод?

Да как вам сказать. Смотря что на нее успели поставить.

Может, еще все обойдется, потому что там ничего еще нет. Может, там трубопроводов еще нет. Может, вентиляция еще не проложена. Может, там много чего не проложено, но на воде оно – то чудо наше – уже держится.

Не все же сразу. Деньги жрем – это уже есть, а вот результат – это мы еще не умеем.

Но не все так печально, потому что есть у нас уже корпус под названием «Юрий Долгорукий».

Это, к слову, хорошая традиция – называть подводные корабли именами великих князей.

Уже есть, как известно, лодочка «Дмитрий Донской».

Кстати, очень удачное имя. Он же Мамая расколотил, сам того не ожидая, а потом – из-за не очень сильной подготовленности – рванул в леса, оставив Тохтамышу все, что тот найдет.

Нашел тот, по-видимому, не очень много, потому что, отощав, не смог оказать достойный отпор Тимуру, который расколошматил его тут же.

То есть некоторая неподготовленность нашего князя к будущим невзгодам не помешала ему стать народным героем.