Владимир Бабенко - Записки орангутолога

Сторож разлил всем мутной самогонки — той самой, которую употребляли и орнитологи.

Славик впервые увидел всех странных жителей кордона, собравшихся вместе. И все с виду были нормальные, разумные, а некоторые даже тактичные и образованные люди.

— Завтра домой? — спросил сторож — А может еще на недельку останешься? Вон у нас девки какие хорошие, — и старик, показал на Олю, студенток и свою племянницу. — А Ольга скоро и кандидатом наук станет! Сколько змей и лягушек перевела! Каждую ночь по лесу как привидение бродит. С красным фонарем.

И Славик вспомнил красное пятно пляшущее ночью вокруг огромной фигуры в белом.

— А красный фонарь зачем? — спросил Славик, быстро хмелея от забористой самогонки.

— Змеи и лягушки на него не реагируют, — пробасила из угла Оля, с любопытством рассматривая след страстного поцелуя на шее москвича — Их в красном свете ловить легче.

— И что, на белый костюм тоже не реагируют? — допытывался Славик.

— Нет, просто на белом костюме клещи лучше видны. Для них сейчас самый сезон.

— Да, клеща много, — подтвердил сторож. — Мы вчера с племянницей за колбой ходили, — и неожиданно перебил сам себя, — Настена, а колбу чего на стол не дала, давай, давай неси, раззява, — и продолжил, — И клещей в тайге море. Я одного с Настены едва снял . Он ей под грудью впился. Она его не видит, а я своими корявыми пальцами его ухватить не могу. Уже хотели за помощью идти — к студенткам.

— А вот и зайчик, — сказала Настя, неся сковородку.

— А колба? — прикрикнул сторож.

— Сейчас, сейчас.

— Давайте теперь под зайчика, — сказал сторож и разлил в разнокалиберные стаканчики, рюмочки и стопочки самогонку. — Благодарите Петю, — и сторож кивнул на юнната.

— Благодарить надо ястреба, — сказал Петя. — Это он зайца задрал, а я у него отнял. Он за мной до самого кордона летел. Да еще вот их, — и Петя мрачно кивнул на студенток.

— Постой, постой, — заволновался сторож. — Так это значит, ты ястреба к кордону привадил? А я думал, чего это у меня голуби не летают, а бродят пешком по двору, как куры, и в кусты забиваются.

— Ага, как птицы киви, — добавил Петя, обгладывая заячью косточку. — Ничего зайчик. Несмотря на ястреба и эксгумацию.

— Какую эксгумацию? — насторожилась Ольга.

— А вот у них спроси, — вытирая губы ладонью и кивая в сторону студенток, сказал Петя.

Но студентки молчали и ковыряли свои куски зайца.

— Я вчера зайца принес и в холодок у избы положил, чтобы вечером ободрать, — начал сам рассказывать Петя. — А они решили, что этот бедный зайчик из лесу прибежал и у самого дома умер. Они взяли его и похоронили! На старом кладбище. И еще венок положили! Ну я их и заставил эксгумировать тело. Вот мы сейчас его и едим. Как вурдалаки.

— Ты про вурдалаков погодь, — не сдавался сторож. — Ты лучше отвадь ястреба от кордона, а то он всех голубей потаскает.

— А ты Василич, их на пару дней пока запри в голубятне. Он улетит, а потом ты их и выпустишь, — сказал один из орнитологов.

— Ну да, как же улетит! — возразил Василич. — Тут вокруг кордона еще один заяц бродит. По ночам грызет чего-то. Аж грохот стоит! Вот это чистый упырь.

— Заяц это что. Он травоядный. От него только скрежет зубовный, — возразил, уже успевший изрядно нагрузиться второй орнитолог. — Ты лучше ежа поймай. А то он у тебя всех цыплят съест. Я сам вчера видел, как он из курятника цыпленка волок. Еж-убийца!

— Ага, — пробасила Ольга. — И моих лягушек тоже ловит!

— Ах ты гад! — воскликнул сторож. — То-то я думаю, почему это ни куриц, ни цыплят в курятник к вечеру не загонишь. А еж как ни вечер наоборот, в курятник прется. А я, старый дурак думаю: «Вот и хорошо, ни крыс ни мышей там не будет».

— Не будет. — подтвердил орнитолог. — И цыплят тоже не будет.

— Настя! — заорал на племянницу сторож — Ты принесешь колбу или нет? И заодно захвати из подпола банку тушенки. И сала!

Пришла Настя, поставила на стол банку со ржавым бочком и сползшей бумажной этикеткой и высыпала на стол охапку листьев ландыша, знакомых Славику по первому дню.

— Вот теперь можно закусить! — воскликнул сторож, наливая себе в стакан самогонки и наблюдая, как сноровисто орнитологи орудуют ножами — один пластовал сало, а другой ловко открывал жестянку.

— А то заяц, все-таки пресноват, — пояснил сторож. — Ешь колбу, Славик. Сплошные витамины!

— Тут, наверное, у всех иммунитет, — подумал аспирант, глядя как сидящие за столом с аппетитом уплетают листья ландыша.

— Давай, Славик, давай, — с этими словами сторож налил ему самогонки и выбрал из кучи самый сочный лист.

Славик выпил и закусил. И ощутил во рту чесночно-луковую горечь.

— Гольный витамин, — сказал сторож. — Недаром медведь сейчас этим диким чесноком только и отъедается. А мы — еще и закусываем. Давай!

В это время в комнату зашла собака, принюхалась и завиляла хвостом.

— Пупоня! — обрадовался ей сторож. — Заходи! Хочешь косточку дам? Или вот тушеночки.

— Тушенки не давай, — сказал рыжий орнитолог — Она вчера целую банку сожрала. Мы в нашем сарае приезд отмечали, банку открыли, да на пол и уронили. И чтобы добро не пропадало, Пупоню позвали — поесть. Она сначала упиралась, идти не хотела. Пришлось ее насильно тащить. Но потом поняла, зачем ее принесли, и вылизала все дочиста. И мы довольны — нам пол не мыть, и она — целую банку тушенки умяла. Так что тушенки ей хватит.

— Ну хватит, так хватит — примирительно сказал сторож и дал Пупоне кроличью косточку. После этого у него прилив сентиментальности закончился, и он пинком вытолкал собаку во двор.

— Под такую самогонку сейчас в самый раз не кролика, а кабанчика, — сказал широкоплечий орнитолог.

— Так они рядом здесь бродют, кабанчики-то, — поддержал тему сторож. — Две семьи. Одна возле реки, другая весь малинник перерыла. Ну там, где Славик свою канаву рыл. Славик, — обратился сторож к аспиранту. — Ты там их не видел?

Уже нетрезвый Славик помотал головой.

— А должен был видеть, — продолжал, смачно пожирая листья дикого чеснока, сторож. — Я в том месте ходил, смотрел — не поспела ли малина. — Там кабаны кормились, почитай, метрах в пятнадцати от тебя. Сразу за кустами. Там, рядом с твоей канавой. Должен был слышать, как они хрюкают.

— Не, не слышал, — соврал Славик, чувствуя как его нежный миф о розовой любви грубо растоптали дикие свиньи.

— Странно, — проворчал сторож, встал, разжег в старом ведре дымокур и поставил перед порогом.

Угрюмый, неразговорчивый Петр Петрович некоторое время покачиваясь смотрел на дымокур, затем встал и также покачиваясь вышел.

Через пять минут он вернулся с сачком и начал ловить им выходящий из ведра дым. Все замолчали и стали пьяно наблюдать за ним.