Мартти Ларни - Хоровод нищих

Недалеко от столицы нашей республики деревенька, которую небрежно швырнули возле небольшой железнодорожной станции. Городской трамвай также протянул к ее околице свои щупальца. Этот спокойный и благочестивый в своей непорядочности населенный пункт завистливые соседи называли «Денатуратная», а комитет призрения бедных и налоговая комиссия именовали деревню в официальных документах Метсяля. Но глас народа чего-то да стоит, и название «Денатуратная» привилось настолько, что даже официальные органы благословили его. Когда под нажимом широкой общественности был отменен сухой закон и торговля алкогольными напитками сосредоточилась в государственных магазинах, название «Денатуратная» утратило свое первоначальное значение. Комитет по социальным вопросам вынужден был с удовольствием признать, что человек издревле является высоконравственным животным: запрет подстрекает его пить водку, а свобода – размышлять о трезвости.

А вот органы правопорядка, которым больше не нужно было бороться с незаконной торговлей спиртным, считали, что началом всех гражданских доблестей является страх перед полицией.

Некий писатель в одном из своих произведений когда-то увековечил выдающихся жителей Денатуратной, назвав их пристойными грешниками и скверными верующими, предающимися по дешевке буйному веселью. После выхода его опуса в свет в деревню стали косяками переезжать новые жители, занимая место переместившихся в дома призрения бедных или же отбывших выполнять важные общественные задачи, осуществлять которые возможно только в городе. Денатуратная кардинально преобразилась. Жители менялись, словно калоши посетителей ресторана. А Еремиас Суомалайнен 1, в прошлом преуспевающий бизнесмен и владелец поместья в Выборге, продолжал жить в Денатуратной безвыездно, и многие считали это чудом.

Шли тридцатые годы двадцатого века, превратившие многих богачей в нищих с апломбом. Вальс бродяг снова вошел в моду; крестьяне дружно маршировали, а основная масса народа, настроившись на философский лад, считала, что безработный – это профессия, а настоящий профессионал – это безработный. Социальная бездеятельность породила формы развлечений, над которыми смеялись только за границей. Право выстаивать в очередях безработных за похлебкой урезали донельзя, но расширили права сильных мира сего, сделав это понятие таким широким, что в него вошли люди от сапожника до бывшего главы республики.

В Денатуратной не наблюдалось ни сильных мира сего, ни угнетенных. Здесь жили обычные граждане, прилюдно не одобрявшие греха, хотя сами тайком грешили с немалым удовольствием. Если в классификации населения исходить из того, что человек – единственное разумное существо среди млекопитающих, то всех бедняков Денатуратной следовало бы отнести к высоким интеллектуалам.

Самой яркой достопримечательностью в этой местности являлось просторное, но сильно одряхлевшее здание – двухэтажный деревянный коттедж, увенчанный башенкой. Его стен никогда не касалась кисть маляра. Все называли коттедж Гармоникой, а владела им шибко увлеченная спиртным вдова Аманда Мяхкие. Она относилась к той группе людей, сердце которых открыто, любвеобильно, но, увы, непостоянно и подвержено сквознякам.

Еремиас Суомалайнен в течение всего времени пребывания в Денатуратной жил в Гармонике Аманды Мяхкие. Он вместе с сыном Йере и экономкой Импи-Леной приехал сюда из веселого Выборга. В первое время деревня оживленно судачила о семье Суомалайненов. Женщины сетовали на информационный голод, окутавший эту семью. Точные сведения о родственных отношениях этих трех людей раздобыть не удавалось. Мужчин непрестанно терзал вопрос: на каком основании те вечно бездельничают. Деревенских жителей больше всего раздражало то, что Еремиас и его сын ни разу не побеспокоились побывать в комиссии по призрению бедных, где безработным обламывалась определенная помощь от общества. Когда же о Суомалайненах вдосталь наговорились и осудили, то обнаружили причины их необыкновенной лени: они оказались обедневшими богачами, ненавидеть которых было бы неблагородно, но и жалеть тоже.

Теплый день, клонившийся к вечеру, обнимал своим парным воздухом некрашеные стены Гармоники. Две жирных мухи наслаждались теплом и одновременно зловонием, исходящим от ближайшей помойки. Спустя мгновение они через окно влетели на кухню Мяхкие, куда их привлек необыкновенно притягательный запах кровяных блинов.

Таинственные и возбуждающие силы самого начала лета оказывали бурное воздействие на природу. Так же неукротимо они влияли на характер человека. Загляните в окно квартиры Суомалайненов и прислушайтесь к голосам, которые терпеливому слушателю доставят бесплатное развлечение. Громче всех звучал низкий женский альт:

– И это мужчины! Оба с пустыми карманами. Жрать только умеете, а больше ни на что не способны. Хоть бы работу какую нашли…

– Женщина! Довольно! Прекрати – или убирайся!

Мужской голос, сорвавшийся на фальцет, прервал выступление женщины. Бизнесмен Еремиас Суомалайнен внезапно обрел весомость и мощь. Он ходил по кухне взад и вперед, желая продемонстрировать, что остается полноправным хозяином своей жизни и не из тех особей мужского пола, которые открывают рот лишь для зевка. Уважительное отношение и почтительность – вот что он требует по отношению к себе.

Возраст Суомалайнена приближался к шестидесяти. Он был преисполнен торжественности и несгибаем, словно чиновник на государственной службе. Его величавая осанка стоила столь же дорого, как и Гармоника вдовы Мяхкие, и свидетельствовала о том, что он остается финским аристократом, хотя и потерял все свое имущество, выступая много раз поручителем. Ему даже не удалось войти в общество людей, пострадавших от кризиса, поскольку не владел собственным автомобилем. Но он обладал богатствами иного рода: характером и внешностью. Высокий лоб, слегка полысевшее темя, пытливые глаза следователя, прикрытые очками на огромных дужках, и козлиная борода с проседью – все это вместе таило в себе кучу достоинств, с которыми нельзя не считаться. Пятнадцать лет тому назад он остался вдовцом, и после этого за его убывающим день ото дня хозяйством следила Импи-Лена, энергичная женщина с низким голосом, банковским счетом и толстыми икрами…

Еремиас прервал свое бесполезное хождение и осуждающе посмотрел на Импи-Лену, безуспешно пытавшуюся разжечь керосинку. Сделал несколько шагов навстречу своему сыну, который сидел в нише окна, увлеченный сочинением стихов, пробормотал что-то про себя и торжественно вышел из кухни. Он давно усвоил, что пилюля поражения не станет горше, даже если ее и не проглотишь.