Андрей Яхонтов - Теория Глупости, или Учебник Жизни для Дураков-2

И еще он сказал:

— Для моей деятельности нужен простор. А мы живем в сужающемся пространстве. Наступили другие времена. Сегодня на улице уже не встретишь толп и демонстраций обманутых вкладчиков. Новая власть тверда. Все гешефты творятся в государственной сфере. На мелководье я плавать не умею… Но некоторые лазейки все же остаются…

Он подарил наш госпиталь городу.

Он, возможно, еще надеялся, что широким жестом привлечет на свою сторону хоть кого-нибудь. Но ведь подобный пример и других подвигал к благотворительности. А раскошеливаться никто не желал. С какой стати люди должны были отдавать то, что получили и заработали?

Маркофьев и сам говорил:

— Разве для этого они шли во власть и в политику? Чтобы отдавать? Нет, они шли получать! УСТУПАТЬ СВОЕГО НЕ ХОЧЕТ НИКТО.

После чего собирался уйти в монастырь. Но одумался. И сказал:

— В затворники идут не для того, чтобы отмолить грех, а потому что боятся не удержаться от греха. Я ничего подобного не боюсь!

Символично было то, что президент, который тоже не выдержал напряжения последних месяцев, свалился с сердечным приступом и его отвезли именно в нашу, считавшуюся лучшей клинику, общее руководство которой взял на себя временно в тот период личный хирург главы государства академик Окачурин.

Маркофьев же поехал не в монастырь, а в ветлечебницу и взял, избавив от смерти, приговоренных к гибели (хозяева от них отказались) двух здоровенных кобелей — кавказской и московской сторожевой породы. Ростом они были с телят, а свирепостью приводили в трепет каждого, кто их видел. Бросались на любого — без предварительного лая, могли порвать в клочья…Джек и Джой с ними бы не сравнились. Лаура перестала ездить на дачу вовсе. Но Маркофьева эти две спасенные от смертельных инъекций собаки обожали. Они знали, чем ему обязаны.

На участке он держал их в клетке. В огромном загоне. А рано утром выходил с ними пройтись. Если бы на дороге или в лесу ему кто-то попался навстречу, дни прохожего были бы сочтены.

Контрольные вопросы.

Как живут люди? О чем они думают? Думают ли вообще? Думают ли о других? О последствиях своего недумания?

Люди, которые стремятся в президенты, удовлетворят личные амбиции или хотят позаботиться о благе народа?

Может ли один думать за всех?

Вы можете думать хотя бы за своего соседа по лестничной площадке? То есть поставить себя на его место, позаимствовать его жизненный опыт, его генетическую наследственность и особенности его мозга?

Что проще: думать за тысячи и миллионы или заставить их подчиняться правилам, если тебе дана возможность заставлять и подчинять?

Вывод № 1. Тайно ненавидя других, человек, тем не менее, обижается, что эти другие его не любят, и упрямо ищет у них сочувствия. Такое странное, смещенное у него представление о том, что должен ОН и что должны ЕМУ.

Вывод № 2. Мало ненавидеть человечество. Для того, чтобы его ненавидеть, надо быть как минимум Сталиным или Гитлером. Вот тогда можно бросить людишкам вызов, а иначе это они тебя отхлещут и скрутят. Бороться с ними можно, лишь если очень силен. А если слаб — приспосабливайся к их правилам и глотай обиды.

Он говорил:

— Человечество нуждается в смирительной рубашке! Оно сошло с ума! Но я изберу более гуманный способ воздействия: использую все скопившиеся на земле запасы нервно-паралитического газа…

Контрольное задание. Ваша козочка сломала ногу.

1. Вспомните сказку из детской книжки и перебинтуйте бедняжке перелом, начните за ней ухаживать. (Ради чего? Чтобы через год прирезать и продать на мясо?)

2. Поступите как взрослый здравомыслящий человек: тратить бинт и время на пустое занятие: Чиркните ей по горлу ножом!

Первый вариант свидетельствует о том, что вы пребываете в детстве; второй — что созрели для взрослых поступков.

Контрольный вопрос. Чем козочка отличается от человека?

Я шел по подземному переходу и думал о косулях. Почему они не забредали сюда?

Под мемориальной доской лежали свежие цветы. Косули вполне могли бы их пощипать. Но животные знали: тут их могут ждать неприятности.

Люди же шли и шли, и не смотрели на доску, и опять забывали о недавнем, уж не говорю — давно минувшем — прошлом…

Мы прекратили трепыхания, сложили крылья и отдались воле случая.

В принтерах нашего избирательного штаба завелись тараканы. Транспаранты "МАРКОФЬЕВ — НАШ ПРЕЗИДЕНТ!" и другая наглядная агитация пылились в коридорах. Моржуев сел работать над книгой "Как выжить в тюрьме?" А я продолжал трудиться над фолиантом о том, как выстоять в обычной повседневной жизни.

Приходилось перебиваться мелкими делами.

Вопрос на проверку здравого смысла. Верите ли вы, что клиника, в создание которой было вложено столько сил, могла быть подарена населению без далеко идущих планов?

Ответ. Если вы всему верите, ваше обучение имеет нулевой эффект, вы потратили время напрасно!

Маркофьев перепрофилировал госпиталь в хоспис, куда вскоре и лег на три дня. Ему был поставлен диагноз: неизлечимая скоротечная саркома-канцер. (В медицинском заключении было написано "канцлер").

Злопыхатели впоследствии говорили, что вердикт фальшивый.

— Это независимая, не принадлежащая мне клиника, — возражал Маркофьев. — С какой стати ее сотрудники пойдут на должностное преступление?

Из последних сил слабым голосом он обращался к соотечественникам:

— Пусть мне осталось жить несколько лет, а, может, и месяцев, я посвящу и отдам их вам, дорогие!

Мне он сказал, хлопнув себя по лбу:

— Мы забыли, что твоя Вероника — дочь шпиона! А что это значит? Что у ее папы в руках все нити! Сколько раз он нас уже выручал… Вдруг снова поможет?

Он сказал:

— Капиллярами этой организации пронизана вся наша действительность. Да ты и сам знаешь: верные сыны и дочери этой конторы внедрены во все сферы, организации, слои… Они — тайные хозяева положения. И могут все.

Маркофьев настаивал на скорейшем моем свидании с близким родственником.

Но будущий (мне все еще хотелось верить, что это так) тесть не горел желанием устремиться нам навстречу.

Все же я пошел к нему (якобы чтоб узнать, как дела у Веронике в ее школе крупье и проведать Машеньку), а попутно изложил суть маркофьевской просьбы. Старик пожимал плечами и мямлил невразумительное, ссылаясь на военную тайну.