Андрей Яхонтов - Теория Глупости, или Учебник Жизни для Дураков-2

Среди документов, выданных ему пограничником, был набор удостоверений для облегчения вождения автотранспорта: ламинированная карточка сотрудника комитета по раскрытию убийств, корочка сержанта вневедомственной охраны Мавзолея, ксива инспектора "Министерства образования и преподавания" (с указанием разрешенного допуска к материалам первостепенной засекреченности), а также диплом инструктора по проверке членов сборных команд на допинг. Мы сели в джип и, врубив сирену, помчали по осевой к нашему светлому-пресветлому будущему.

Контрольные вопросы. Угадайте, как возвращались из эмиграции

а) Ленин;

б) Горький;

в) Луис Корвалан;

г) Фидель Кастро Рус;

д) Иван Бунин?

В опломбированном вагоне, в правительственном самолете, в цинковом гробу, в вагоне с надписью "устрицы", в чужом обличье после пластической операции, в одиночестве? (Правильное подчеркнуть).

Им было легче или тяжелей, чем Маркофьеву? (Почему легче или почему тяжелей?)

Наводящий вопрос. Сколько жен было у всех перечисленных персонажей (вместе взятых)?

Ответ. Сколько жен было у Маркофьева?

С пересечением границы у Маркофьева возникло множество проблем. Главной была: "Где и с кем жить?" То есть по существу возникал еще один вопрос из разряда вечных.

Хорошо было мне: я знал единственный дом и знал, кто меня в этом доме ждет.

Маркофьев же терялся в сомнениях: куда ехать? К законной жене Лауре? К другой, не менее законной, Маргарите? Или к другим тысячам официальных и неофициальных подруг? В городскую квартиру? На дачу? Если в квартиру, то в чью? И на какую из дач?

Как истинный мудрец, эту вполне житейскую ситуацию Маркофьев оставил на усмотрение природных сил и не прогадал. Она разрешилась не как-нибудь сяк-нибудь, а наилучшим образом.

Прямо из аэропорта мы двинулись осматривать только что возведенный под крышу (по маркофьевскому проекту и под моим приглядом) образцово-показательный свиноводческий комплекс. Он раскинул свои хлева в низовьях Москвы-реки, в плодороднейшей ее пойме. Кавалькада машин с сиренами и мигалками мчала по трассе, распугивая зазевавшихся пешеходов и давя кур, сбивая выбегавших на дорогу собак и трубящих весенний гон лосей. Знал ли мой друг, что на всех парах катит навстречу новому неслыханному повороту в личной жизни? Там, на ферме, он и увидел, и оценил, и взял в оборот румяную, курносенькую, с незабудковыми глазами соломенноволосую свинарочку, чей белый крахмальный передник привел его в умопомрачение, а в момент, когда она этот передничек сняла и осталась в коротком платьице — в неистовство. Вопрос с выбором ночлега отпал сам собой. (Я еще раз убедился в потрясающей интуиции дальновиднейшего из людей.)

Техническим оснащением и экономическим состоянием комплекса он остался доволен. Сопровождавшая Маркофьева инспекционная группа (я, Моржуев, Овцехуев и детектив Марина), выпив по стакану "раствора"-первача, — его гнали тут же, в подвальном помещении — тоже в общем и целом одобрила основные направления развития отрасли-новинки: разведения двух и трехголовых чушек. Эти рекордсмены и рекордсменки прибавки веса, считал Маркофьев, вполне могут изменить положение дел в мясо-молочной промышленности, а то и перекроить весь мировой рынок сбыта свинины. Когда уезжали из громадных, протяженностью в несколько километров ясель, услужливый управляющий бросил в багажник нашей машины дюжину специально заготовленных к нашему визиту и теперь извлеченных из морозильной камеры нежных поросят — их планировалось зажарить на гриле или вертеле. Затормозив в ближнем леске и намереваясь устроить пиршество именно здесь, мы открыли багажник… Оттаявшие и, оказалось, живехонькие поросята с громким визгом пошли выпрыгивать наружу и разбегаться в разные стороны…

Маркофьев хохотал и сам визжал от неожиданного приступа веселья — вот уж точно как зарезанный…

Впоследствии тот лес был указом президента объявлен заповедным, а охота на редкую породу обитавших в заказнике и прилегающих угодьях кабанов была запрещена. Этого добился лично Маркофьев, защитник природы, ее сеятель и хранитель. Мемориальная доска, установленная при входе в чащобу, удостоверяет: именно мой друг, великий биолог и натуралист, почвовед и селекционер положил начало новой редкой популяции двухголовых вепрей. Рощу же, где эти твари устроили лежбище, с тех пор в народе зовут Маркофьевско-ветчинной…

Он впоследствии развернул, укрепил, расширил — в рамках своей всемирно известной программы ФУФЛООс — сеть заповедников и охотхозяйств вдоль магистрали, по которой частенько наведывался к своей свинарочке.

Человек пожинает то, что сеет. Коровье бешенство — результат кормления буренок и быков костной бараньей мукой. Самим коровам пришло бы в голову лакомиться бараньими костями? Нет, это человек их попотчевал! СПИД — скорее всего, результат употребления человеком в пищу обезьяньего мяса. Ну, а сифилис — это точно известно — передался землеоткрывателям-матросам после соитий с длинношерстной козой-ламой. Жажда все попробовать и всюду проникнуть, которая привела к открытию Америки и полетам в космос, имеет оборотную сторону — в виде болезней, способных свести род человеческий в могилу задолго до того, как будут открыты лекарства против этих хворей.

Аппетит, удесятеривишийся после того, как поросята порскнули во все стороны, мы утолили в ближайшем придорожном ресторане — первом злачном месте, которое посетили по приезде в Россию… Наша веселая компания, во главе с Маркофьевым и свинарочкой, не говоря уж о Моржуеве и Овцехуеве, зверски проголодалась. На дверях заведения, которое мы выбрали, красовалась (что меня смутило) табличка: "Требуется повар".

— Как же они работают, если у них нет повара? — спросил я.

Маркофьев сделал успокаивающий жест.

— Даже интересно узнать, — сказал он.

Мы вошли внутрь харчевни, где попахивало чем-то подгорелым и прокисшим. Клянусь, я ощутил: на меня повеяло знакомым запахом родины. Мы с Маркофьевым переглянулись.

— А не боишься отравиться? Даже если повар есть, то, судя по объявлению, уходит и, значит, трудится последние дни и спустя рукава, — снова попытался внести сумятицу в намерение насытиться именно здесь я.

Маркофьев опять меня утихомирил.

— Надо проникаться пафосом здешней жизни, — сказал он. — Иначе, если ее не постичь, разве можно в ней преуспеть?

Довод меня убедил.

Мы сели за стол, накрытый грязной скатертью и взяли в руки засаленные меню.

— Узнаю тебя, жизнь, принимаю, — сказал Маркофьев, вслух вымолвив мою мысль…