Андрей Яхонтов - Учебник жизни для дураков

То, что он излагал, я уже знал и сам. И сам бы мог прочитать ему подобную лекцию. Но я слушал его, слушал, затаив дыхание.

— Ты не жил никогда, а готовился. Собирался начать жить. Подкрадывался к жизни. Выверял, вымерял… И так боялся совершить хотя бы одну ошибку, что допустил их целую кучу… А я, в отличие от тебя, жил — всегда, сразу, набело. Ошибался. Спотыкался — как без этого? — но жил.

Он хлестал меня словами, будто кнутом. Справедливость его была очевидной. Я ведь и сам много раз замечал то самое, о чем он говорил. Ему, а не мне, впору было приниматься за создание Учебника Жизни.

— Но ты ничего не понял. Увидел лишь внешнюю сторону происходящего. А есть еще не видимая глазу глубина. Тебе мешали. Всю жизнь мешали. Но ведь мешают всем и всегда. Существует заговор против каждого, кто хочет быть собой и заниматься тем, чем хочет. Люди не могут этого простить, потому что давно отказались от себя подлинных — в угоду своим же слабостям, соблазнам и страхам. Каждый смельчак для них непереносим. И мне мешали, а как ты думаешь? Вредили. Но я этого будто не замечал. Делал вид, что все вокруг — друзья…

Признания слетали с его губ легко, так отделяются от веток спелые плоды. И тут я понял: ему вполне по силам было написать даже Учебник Жизни для Умных.

— С одной стороны, те, кто наделен разумом, будут тебе мешать, чтобы ты с ними не сравнялся. А с другой — вокруг толпы идиотов, тысячи кретинов и отдельные сумасшедшие. Тратить время на то, чтобы всех образумить, переделать, воспитать?.. Зачем? Чтобы они соответствовали твоим представлениям о том, каким должен быть человек? Но это невозможно: сделать всех похожими друг на друга и на тебя! Поэтому: делай свое дело, не обращай внимания на докучливых слепней, мух и комаров. Делай свое, и у тебя появятся попутчики, те, с кем ты сможешь разделить груз, перемолвиться словом. Это будут только попутчики, не следует их переоценивать и слишком им доверять, каждому из них собственная жизнь дороже твоей (что естественно), но все же они скрасят твое одиночество в пути…

Я смотрел на него — и любил и ненавидел одновременно. Он все, все знал — про меня, про себя и про всех других.

— Думаешь, я ничего не понимаю? Всю жизнь ты стеснялся быть собой. Что-то казалось тебе неудобным, что-то — неловким. А то, на что надо было попросту наплевать, — обязательным. В результате ты прожил какую-то странную, никчемную, и уж, во всяком случае, не свою жизнь. Ты и сейчас, беседуя со мной, стесняешься дать волю чувствам. А вот я никогда не стеснялся. И не стесняюсь.

Он жил на всю катушку, а я робел.

Он жил в свое удовольствие, а я отпихивал радости или откладывал их на потом.

Он жил, как ему удобно, а я — так, как удобно другим.

* ЕСЛИ КТО-ТО ЖИВЕТ ТАК, КАК ЕМУ УДОБНО, — ТЕМ, КТО РЯДОМ ПРИХОДИТСЯ ПРИСПОСАБЛИВАТЬСЯ. И ЖИТЬ НЕУДОБНО.

— У тебя все складывалось блестяще, — сказал он. — Ты — классический тип неудачника. Таких все любят, потому что таким не завидуют. Но ты сам все испортил. Ты не состоялся ни в чем. Но стал доказывать, что заслуживаешь лучшего, хотя неудачи — это типичное, естественное для тебя состояние.

— Хочу узнать, — спросил я. — Был ли случай, чтобы я кого-нибудь подвел? Обманул? Предал?

— Ты сам ответил на свой вопрос, — сказал Марко-фьев. — Ты не пойдешь ни на какую подлость, хитрость, ложь… А в жизни на это сплошь и рядом приходится идти. Ты — урод. Белая ворона. От таких, как ты, отворачиваются, ибо не знают, чего от них ожидать. Нет, любят других.

* БЕЗУПРЕЧНОСТЬ — ХУДШАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА ДЛЯ ЧЕЛОВЕКА. Нет худшей для человека характеристики, чем БЕЗУПРЕЧНОСТЬ. Ведите себя БЕЗУПРЕЧНО — и сами увидите, что из этого получится.

— На что ты потратил отпущенный тебе срок? — спросил он. — Сидел в одиночестве, изводил бумагу, всех отшил, жену упустил. И оказался банкротом. Человек — тот же самый банковский сейф. Что ты накопил? И что я? Нет, не о человечестве ты заботился, о себе. А вот я — был и остаюсь настоящим человеком. И человечество по достоинству оценило именно мои заслуги. Ты не находишь, что в нашем с тобой споре оно поддержало меня? Я — такой же, как все. А чего ждать от хмыря, который сам не живет и другим не позволяет? Не мешай людям осуществлять свое право на счастье! А помогай! Другой философии в этой жизни нет. Когда мы устраивали гулянки и выписывали девочек, может быть, они приезжали к нам, просветленные высокой идеей материнства? Или мы были одержимы манией отцовства? Нет, и мы, и они хорошо знали, чего хотим от этих встреч. У-до-вольст-вия! — чеканя каждый слог, произнес он.

И еще он сказал, причем не без гордости:

— Я всегда жил вместе со страной. Вся страна гуляла, и я гулял. Все бездельничали, и я бездельничал. За отчетный период мною прожиты сотни ящиков водки, десятки флаконов французского одеколона, уж не говорю про горы съеденных деликатесов: балыка, икры, севрюги, говядины… А уж пива выпито… Попытаться переплыть — захлебнешься! Но теперь… — Голос его посуровел, он сверкнул глазами. — Вся страна засучила рукава, и я засучил. Все взялись за работу — и я взялся. Я живу в гармонии с обществом. У меня идеально развито чувство времени. Я талантливый сын века. А может быть… — Тут он скромно потупился. — Это время и страна подстраиваются под меня…

Мне он посочувствовал:

— Обидно, что ситуация всегда против тебя. Что ты лежишь, прикованный к постели. Мне действительно тебя жаль. Мне и всегда было жаль… У тебя на лбу написано, что ты — из породы проигравших. И ты останешься на больничной койке, а я улечу к теплому морю и уже вечером искупаюсь…

Он засмеялся. Наверное, предвкушая удовольствие.

— Ты дурак, — сказал он. — Ты — коллекционер ошибок. Я действительно хотел тебе помочь. Но теперь даже к лучшему, что тебя не станет. Я в очередной раз присвою твое новое открытие, твою незащищенную диссертацию. И слава моя вновь прогремит по свету. А тебя закопают в землю, и даже памяти о тебе не останется.

Он придвинулся ко мне:

— Ну, где украденные вещи?

Я не спешил отвечать. И в свою очередь задал ему вопрос:

— Как считаешь, если начну исправлять совершенные ошибки и исправлю их все — наверстаю упущенное? Верну счастье?

— Счастье — в том, чтобы ошибаться, — изрек он. И спохватился: — Я уже опаздываю. У меня билеты в кармане. — Маркофьев похлопал себя по груди, там, где сердце и где хранят возле него наиболее ценные документы. — Печально, конечно, с тобой расставаться. Все-таки прожили вместе целую жизнь… Но я хочу искупаться… Я мечтаю искупаться…