Ольга Немытова - Сорок бочек арестантов

Ковчег не открывали - это подтверждают и сохранившиеся в целости аутентичные печати, но - вроде бы - даже и при внешнем его исследовании кто-то погиб.

Все эти события известны исключительно со слов полковника интендантской службы Половинчука, который со своей трофейной командой и обнаружил тайную лабораторию, Ковчег и тридцать томов документации - переписки между инстанциями.

Половинчук, судя по всему, был из тех, для кого война - мать родна. В его функции входил сбор особо ценных трофеев для одного из маршалов Советской Армии, но полковник не забывал и о себе. Поэтому все документы, сопровождавшие Ковчег, он уничтожил (во всех других инстанциях артефакт проходил под кодовым названием «Багаж» - «Гепекштюк» - и не мог быть идентифицирован), а массивный золотой ящик направил воинским эшелоном в Одессу на склад, откуда вскоре перевез на свою квартиру.

Следует отметить, что огромная квартира Половинчука представляла из себя скорее гибрид музея и склада, нежели обыкновенное человеческое жилье. Необходимости продавать Ковчег или пытаться отдирать от него куски и сбывать на лом у Половинчука не было - ему хватало иголок для швейных машин, фильдеперсовых чулок и сапожной кожи. А страх был - засветившись у барыг, полковник мог привлечь к себе внимание и милиции, и, что гораздо хуже, НКВД.

Так что до самой его смерти Ковчег спокойно простоял в окружении мейсенского фарфора, резной слоновой кости и картин с печатями немецких музеев на оборотной стороне.

Дочь и наследница Половинчука, рыхлая и не вполне нормальная девушка бальзаковского возраста, любила тратить деньги широко, а работать не любила вовсе. Цен на антиквариат она не знала, да и спроса на него в эпоху, когда мебель Буль выкидывали на помойки, чтобы купить чешский полированный гарнитур, не было.

Ее прибрал к рукам и охмурил некто Шайко, известный антиквар, подбиравший за бесценок по всей Одессе осколки дореволюционного богатства и трофейные шедевры. Я застал в живых Владимира Ивановича, по прозвищу Паук и даже бывал с отцом в его логове, так что эта часть истории отчасти повышала правдоподобие всего рассказа. Постепенно все наследство Половинчука перекочевало в собрание Шайко, легендарное уже в те времена и совершенно фантастическое по нынешним меркам.

После его смерти московские наследники (дальние родственники, поскольку семьи у Шайко никогда не было) вывезли все из Одессы, а судя по всему - и из распадавшегося тогда Союза.

Но Ковчега среди вывезенных сокровищ не было. Указание на его местоположение содержалось в завещании покойного, где было сказано «завещаю моему тра-та-та свою четырехкомнатную квартиру». В то время, как квартира Шайко и по техпаспорту, и по факту была трехкомнатной.

Наследники восприняли это несоответствие как проявление начинавшегося у Шайко старческого слабоумия и не придали значения слишком тонкому намеку. К тому же, во-первых, они были опьянены свалившимися на них миллионами, а во-вторых, никакого Дэна Брауна в те времена еще не читали. Тайна лишней комнаты открылась, когда Борис Михайлович и Альбина Львовна затеяли перепланировку купленной у Шайко квартиры. В абсолютно ровной стене обнаружилась заделанная фанерой и заклеенная обоями дверь, за которой скрывалась крохотная - два на два метра - комнатка без окон, хранившая Ковчег и записки Шайко, повествующие о его происхождении.

- Ну что ж, - сказал я, - как говорят опытные антиквары, к предмету прилагается добротная легенда. - Записи Шайко вы сохранили?

- Да, конечно, - закивала Альбина Львовна.

- Впрочем, это всего лишь мемуары Паука. А он никогда особо не гонялся за правдой. Хорошо, давайте определимся, чем я могу быть вам полезен. Все, что я мог сказать о его подлинности, я уже сказал.

- А вы не хотите попробовать его открыть? - Альбина Львовна попробовала по-женски заглянуть мне в глаза.

- Я? Болгаркой? Нет, не хочу.

- Что вы посоветуете нам с ним делать?

- Давайте подумаем. Отколупывать куски и продавать на лом вы не готовы. Взламывать тоже. Давайте вы спрогнозируете ситуацию, в которой вы собираете пресс-конференцию и сообщаете мировой общественности, что вы являетесь счастливыми обладателями....

- Боже упаси! - в один голос воскликнули Борис Михайлович и Альбина Львовна - все Индианы Джонсы сбегутся в наш гараж. Не говоря уже о Бенях Криках и Мишках Япончиках. - А нельзя ли его как-нибудь продать целиком, так, чтобы никто об этом не знал?

- Продать кому? Поймать какого-то миллиардера, оглушить, связать, привезти в Одессу и пока он не оклемался, продать ему Ковчег Завета? Когда вы продаете, вы спрашиваете одного - не хочет ли он купить, второго - не хочет ли он купить, а на третьем вам уже нечего продавать.

- Так что нам делать?

Не знаю. Могу только сказать, что бы я делал на вашем месте. Во-первых, убил бы консультанта, то есть меня, чтобы ничего не разболтал. Во-вторых, положил бы труп вот в эту смотровую яму и залил бы цементом...

- Алёночка знает, что вы поехали к нам - невпопад ляпнула Альбина Львовна.

Мы с Борисом Михайловичем уставились на нее, как ослепленные молнией.

- То есть, я хотела сказать, что мы вам целиком доверяем и рассчитываем на вашу порядочность. Алёночка говорила, что вы необыкновенно порядочный молодой человек.

- Альбиночка, ты вообще чаще думай, когда говоришь - мягко и деликатно улыбнулся своей супруге Борис Михайлович.

- Ну, если вы не готовы к цементным работам, по крайней мере перепрячьте ваше сокровище. Я не хотел бы быть живым носителем информации о местонахождении Ковчега Завета. А Алёночке я скажу, что вы показывали мне картины вашего дедушки.

- Коньячку? - предложил Борис Михайлович и почти незаметным движением опустил в мой нагрудный карман сто долларов. Не успел я ответить, как он достал из ящика с инструментом бутылку «Курвуазье».

За коньяком последовали шпроты, банка маслин и пластмассовые стаканчики. В гараже было холодно. Мы пили ледяной коньяк и дышали выхлопными газами включенного для обогрева автомобиля.

- Да, - сказал Борис Михайлович, - я всегда подозревал, что быть властелином мира - тошнотворное занятие.

Он был все-таки интеллигентней, чем Альбина Львовна.

Люди, которые видят в жизни только внешнее, всю жизнь остаются слепыми. Им кажется, что мир состоит из работы, денег, семьи, ремонта, покушать-поспать.

Иногда они зацикливаются на чем-то: на женщинах, например, или на своем автомобиле. Или собирают марки. Или гонятся за славой. Я знаю людей, для которых главное в жизни - рыбалка, и знаю одну женщину, которая просто помешана на своей внешности. А еще у меня есть друг, который думает, что он музыкант, и еще один, который говорит, что он художник, а сам только пьет водку. И что? Вот пройдет их жизнь, и к чему они придут? Они же всю жизнь видели только внешнее, а суть, смысл - прошли мимо них.