Георгий Марчик - Наследник фаворитки

Взгляд Алика загорелся восхищением. Ему и на самом деле понравилось ее курносенькое лицо и какая-то своеобразная, прелестная манера разговаривать, улыбаться при этом краешками припухлых, красиво очерченных губ.

— Знаете, — откровенно сообщила она, — иногда мне бывает так скучно, что я все бросила бы, сорвалась и махнула куда глаза глядят — хоть на край света. Я так счастлива, что лечу сюда! Мне кажется, здесь даже воздух другой.

— Какая вы милая фантазерка!

Она с доверчивым ожиданием смотрела на Алика. Ему почудилось, будто она открыла ему свою душу и он сквозь эти темные неподвижные зрачки ее глаз проскользнул туда — в светлую сказку.

— Я смотрю на вас, — заговорил он задумчиво, перебирая ее мягкие, теплые пальцы и ощущая, как, волнуясь, стучит в них кровь, — и словно наяву вижу нас обоих на лесной поляне, где с цветка на цветок перелетают бабочки и где солнечные лучи запутались в тонкой, прозрачной паутине. И мне кажется, я давно, давно знаю вас… Послушайте, как гулко, словно прибой о скалы, стучит мое сердце. А знаете отчего?

Девушка с молчаливым ожиданием смотрела на него.

— Человек создан для любви. Ведь любовь — это основа жизни. Без нее нет ничего. Ни поэзии, ни счастья.

— Нет, нет, Алик. Пожалуйста, не надо обнимать меня…

— Но почему же, Леночка? Ведь вы мне нравитесь. С вами так приятно.

— Мы едва познакомились. Это даже не совсем прилично.

— Ну хорошо. Я уступаю. Вот видите, какой я послушный. Вы меня сделаете совсем ручным.

Внизу под самолетом змеилась на солнце в серебристых чешуйках синяя лента реки, топорщилась игрушечно ярко-зеленая, с желтыми спичками сосновых стволов тайга, по небу весело бежали табунчики кудрявых барашков, нестерпимо блестели белые крылья птицы-самолета.

«И вообще, все в жизни удивительно быстро меняется», — думал Архипасов, зажмуриваясь от полноты ощущений.

Из самолета они вышли вместе и сразу же окунулись в теплый, терпкий и душистый запах смолы и хвои. У выхода из аэропорта Лена в нерешительности остановилась. Она отфутболила своей ножкой еловую шишку и, немного смущаясь, с вызовом спросила:

— Ну и что же дальше?

До сих пор он сознательно не заговаривал о встрече. Он стремился к одному — возбудить в ней желание увидеться с ним, слушать его вкрадчивый голос, в котором продумана каждая интонация. И вот цель достигнута. Теперь можно спокойно договариваться о свидании. Победа не подлежала сомнению. А так как победитель мог быть великодушным, то, сверкая улыбкой, он заявил, что будет счастлив встретиться с ней, когда и где ей угодно.

— Вот и хорошо, — кивнула она. — А то ведь моя стройка в тридцати километрах от городка. Обязательно приезжайте, вы найдете меня там.

— Разумеется, — с застывшей на лице улыбкой промямлил Алик, чувствуя себя, словно рыбак, у которого сию минуту сорвалась с крючка и уплыла большая рыбина. — Разумеется, — бормотал он. Значит, лопнули все эти мыльные пузыри его разыгравшегося воображения. Ужин в ресторане, пылкое объяснение в любви в гостиничном номере…

А как эта птичка распелась: «Я покажу вам наш комбинат… Там столько чудесного… Чудесного…» — «Уж вы извините. Чудес на свете не бывает».

— Разумеется, разумеется, — машинально бормотал Алик. Он усадил ее в специальный рейсовый автобус, а сам направился к такси. На душе было в высшей степени пакостно.

В первый же день по приезде Алик направился в городской отдел культуры. Представился инспектору Ирине Васильевне — невысокой, далеко не первой молодости женщине. У нее обычное, широкоскулое, ничем не примечательное лицо, утиный нос. Одета не модно, но аккуратно.

Едва завидев Ирину Васильевну, он невольно поморщился — какая скука! Однако же по необходимости подчеркнуто вежливо представился, даже шаркнул ножкой и почтительно наклонил голову. Ничего не попишешь — инспектор была местной властью, от которой он теперь зависел.

Ирине Васильевне не внове манерность и этакий снобизм некоторых приезжих. А этот парень, сразу видно, хочет понравиться. Смешной, право слово. Что-то в нем женственное, изнеженное. Говорит нараспев, движения плавные, мягкие, смотрит кокетливо-томно. Ну, да это не порок. Зато умен, пылок и, кажется, искренен. Наверное, эта поездка — одна из его первых командировок. Не буду смущать юношу вопросами, решила она, пусть почувствует уважительное к себе отношение. Ирина Васильевна крепко, по-мужски, пожала Алику руку и приветливо осведомилась, как гость устроился.

— О! Превосходно! — сразу же взял верхнюю ноту Алик. — Очень признателен! Вы так внимательны! Мне, право, неловко…

— Ну что вы, что вы, — радушно возразила инспектор. — Мы всегда рады новым людям.

Алик понял, что недооценил Ирину Васильевну. Она оказалась умнее и тоньше, чем он предположил.

За ее сдержанными манерами скрывалась внутренняя сила. Вначале, когда она с жаром и энтузиазмом заговорила о самородках-талантах в балетной и художественной студиях, музыкальных и драматических кружках Домов культуры, Алик даже изумился — ох и лицемерка! Потом с удивлением понял — нет, не лицемерка!

Незаметно для себя он подпал под влияние ее убежденности, ее гордости — даже сам почувствовал непонятное возбуждение. Потом спохватился: «Да что это я?» Обрадовался, что сможет сказать искренний комплимент:

— Удивительно! Вы простой инспектор, а как будто здесь самая главная!

Ирина Васильевна засмеялась и — сразу стала молодой и красивой. Серые глаза ее смотрели с веселым вызовом.

— Да, я вот такая — считаю себя ответственной за все. Это еще с фронта. Была санитаркой — вытаскивала под огнем раненых. Представьте — и в разведку ходила. Сейчас даже самой не верится.

— Вы были на фронте? — поразился Алик.

— А что, непохоже? — мягко улыбнулась Ирина Васильевна.

— Это прекрасно. Я восхищен, — залепетал Алик. — Я преклоняюсь…

— Вот и здесь, — посерьезнев, продолжала инспектор, — я руководствуюсь тем же принципом: никто за нас ничего не сделает. Все вокруг — дело наших собственных рук.

Уже потом, хорошенько все обдумав и взвесив, Алик сделал в отношении инспектора свои выводы — о, с ней надо держать ухо востро! Отчасти он был удовлетворен — ему удалось представить себя вполне серьезным, заслуживающим доверия человеком. Это было приятно. Но… немножко утомительно. А кроме того, ему почему-то претило иметь дело с такими прямолинейными людьми. Почему? Да он и сам не мог бы объяснить этого. Они вызывали у него опасение, внушали невольный страх.

Ирина Васильевна повезла его на стройку завода-гиганта, и там он тоже без устали восхищался. Что поделаешь…

Алик едва не четверть часа страстно говорил в защиту самобытных форм искусства, хотя потом упрекал себя за ненужную горячность, за бессмысленную трату нервной энергии. Настроение было никудышное. Почему-то появилось ощущение своей ненужности, бесполезности.