Феликс Кривин - Пеший город

— До свиданья, сестренка, передай привет своему Зяблику.

Из парикмахерской выглядывает Стриж.

— Что, опять пропал? Я его сегодня не видел.

Если уж Стриж не видел Зяблика, то его не видел никто. В парикмахерской Зяблик бывает каждый день, он проводит здесь все свободное время.

— Вы загляните к Сорокопуту, — советует Стриж. — В это время он там бывает.

— Ну, конечно! Как Трясогузка могла об этом забыть! Конечно же, Зяблик пропадает у этого Сорокопута.

Трясогузка опять идет по улице, но теперь она уже знает, куда идет. У нее твердый, уверенный шаг, и никто не может сказать, что Трясогузка зря топчет тротуары.

В придорожной канаве, вырытой, должно быть, просто так, чтоб пешеходы не зевали, лежит старый Деряба. Трясогузка брезгливо обходит его стороной и останавливается возле дома Сорокопута. Если Зяблик думает, что она постоит и уйдет, он глубоко ошибается. Трясогузка будет здесь стоять хоть до утра, у нее хватит терпения. [6] Лучше иметь дело с брошеной бомбой, чем с брошеной женщиной. (Прим. Дубоноса).

Непонятно, что может быть у Зяблика с этим безработным адвокатом. У Зяблика приличное место, он на хорошем счету. Правда, работа беспокойная, приходится целыми днями мотаться по городу. Зяблик работает не за страх, а за совесть, хотя и за страх тоже, поскольку он страховой агент. Такое время, каждому хочется себя застраховать.

Пока Трясогузка об этом думала, на улице стало темнеть. Прошел с работы плотник Скворец, ночной сторож Сыч вышел на работу. А Зяблик все еще сидел у этого Сорокопута.

Ничего, ничего. Трясогузка пока постоит, она пока подождет. Но придет время, Зяблик еще настоится. Он будет ждать ее на каждом углу, бегать за ней по всему городу.

У Сорокопута открылась дверь.

— Счастливо оставаться.

— И вам тоже. Не оставаться, а вообще…

В темноте Трясогузка с трудом различила фигуру, которая отделилась от двери и двинулась вниз по улице.

Почему вниз? Зяблику нужно в обратную сторону. Интересно, куда это он собрался? Но Трясогузку не проведешь! Трясогузка знает, чем такие маршруты кончаются! Она пойдет за ним и все разузнает.

Идти пришлось далеко — в самый конец города. Зяблик остановился возле маленького домика и даже не постучал — просто открыл дверь и вошел.

Вот уже до чего дошло! — подумала Трясогузка.

Она немного постояла у двери и, видя, что дожидаться ей больше нечего, просто взяла и вошла. И замерла на пороге.

Перед ней стоял трубочист Соловей.

Так вот, оказывается, кто был у Сорокопута! Опять Трясогузка обозналась — в который раз!

— Заходите, заходите, — любезно пригласил Соловей. — Вы от Жаворонка?

Подумать только! Стоило Трясогузке пять минут поговорить с Жаворонком, как об этом уже знает весь город.

— Откуда вы знаете?

— Догадываюсь… Да вы садитесь, пожалуйста!

Трясогузка села и стала рассматривать комнату. Никакой обстановки, одни книги, книги кругом — на столе, на полу, на кровати. И еще — ноты. Зачем Соловью столько нот?

— Это я после работы занимаюсь, — объяснил Соловей. — Ноты переписываю. Вчера переписывал для Сипухи, сегодня — для Кряквы. Они в театре поют, а слуха нет. Ну, и приходится петь по нотам. Вот такая история…

Очень он симпатичный, этот Соловей. Стройный, подтянутый. И глаза — совсем как у Зяблика. Кругленькие такие. Только почему-то прихрамывает.

— Что у вас с ногой?

— Да так, обжегся. Чистил трубу у Колибри, ну, а она растопила печь.

— Растопила, когда вы были в трубе?

— Ну да. Не мерзнуть же ей. Колибри — птица нежная.

— Вы как будто ее одобряете. Это же нахальство, не чувствовать, что другие…

— Разве ж это нахальство? — мягко прервал ее Соловей. — Колибри чувствует, что ей холодно, каких еще чувств вы от нее хотите? Замерзла — взяла и растопила печь. Вот такая история.

Соловей говорил просто и понятно, но Трясогузка чувствовала, что как-то он говорит не так. Невозможно было понять, шутит Соловей или говорит серьезно.

А вот Пингвин, — сказал Соловей, — никогда не топит печь. А трубу чистит каждую неделю. Это для сквознячка, говорит. Для крыльев сквознячок — первое дело. А Страус, тот сам трубу чистит. Спрячет голову в трубу с перепугу, а потом осторожно высунет наверх — и все, труба готова. Вот какая история.

Соловей знал массу историй. Казалось, он мог рассказывать их без конца. Он и вообще нравился Трясогузке — такой интеллигентный, воспитанный, даже не верится, что трубочист. И все время шутит. Трясогузка уже поняла, что Соловей шутит, а не говорит серьезно.

— Так что там слышно у Жаворонка? — спросил Соловей, внезапно прервав свои истории.

— Да так, ничего, — замялась Трясогузка. — Я его видела сегодня. Разговорились — то да се… Ты, говорит, зря топчешь тротуар. — Трясогузка смешалась, не зная, что еще можно сказать. — А сейчас я, наверно, пойду, а?

Проводив гостью, Соловей сел за стол и задумался. Теперь, когда ему не с кем было шутить, Соловей был очень серьезным, таким серьезным, каким можно быть только наедине с собой.

— Дверь отворилась, и на пороге появилась Пеночка. — Я к вам от Жаворонка, сказала она.

— У меня двое детей, — сказал Дятел и дружески подмигнул Марабу: — Сообщники. Старший по дереву долбит, младший стихи декламирует. П-потешные ребята!

— А как насчет другие сообщники? — напомнил Марабу. Например, Пустельга?

Это был тонкий вопрос. О том, что Дятел и Пустельга сообщники, можно было предположить по тому, как упорно она его выгораживала. На все вопросы о Дятле она твердила одно;

— Ко мне как к женщине он не имел никаких претензий.

И теперь, назвав Пустельгу, Марабу рассчитывал застать Дятла врасплох. Но тот почему-то глупо хихикнул.

— Пустельга! Вы, наверное, смеетесь!

— Хорошо смеется тот, кто смеется в последний раз, — сказал Марабу. И, подумав, добавил: Если можно так выразиться.

— Д-да нет же, я такими вещами не занимаюсь! У меня семья, дети, не з-забывайте, что я люблю свою жену.

— Любовь не картошка, ею сыт не будешь, — определил свою точку зрения Марабу.

— Да и вообще… Мне бы жена не п-позволила… Моя жена терпеть не может эту П-пустельгу. «Не п-понимаю, что в ней находят некоторые», — говорит моя жена.

— Кто находит? — немедленно уточнил Марабу.

— Ну, я не знаю. Сам я ничего не нахожу.

— Мне нравится ваша физиономия, — сказал Марабу. Если вам Пустельга не нужен, так он и нам не нужен. Пустельга можно освободить, — сказал Марабу, повернувшись к Филину, и, повернувшись обратно к Дятлу, добавил: — Раз вы советуете.

— П-пустельга! — все еще не мог успокоиться Дятел. — и к-как вам могло прийти такое в голову?

— Нам разное приходит в голову, — спокойно возразил Марабу. — Вот сейчас нам пришло в голову помочь ваша семья. Как вы на это смотрите?