Владислав Егоров - Путь к вершине

Такая неразбериха продолжается и в следующую среду, и в третью, и в пятую. (Парящийся читатель уже понял, что автор не каждый день посещает бани, а лишь по средам. Однако и в остальные дни недели там действуют те же- объективные законы, хотя личности, естественно, другие.)

Когда свободомыслие достигает крайних пределов и баням грозит участь превратиться в заурядную помывочную, наступает новый этап — эпоха фракционной демократии. Среди парильщиков образуются две фракции — «славянофилов» и «западников». И те и другие решительно стоят за сухой пар, за поддачу только по сто граммов, но первые считают, что поддавать надо исключительно квасом, в то время как вторые признают лишь эвкалиптовую настойку.

(В скобках могу сообщить, если кому интересно, некоторые детали общественного лица противоборствующих партий. «Западники» равнодушно относятся к судьбе кадрили, вместо слова «настоящий» говорят «реальный» — «не суп, а реальные помои», «реальный дурак» — и предпочитают после парной пить дешевые крепленые вина, закусывая чем попало. «Славянофилы», напротив, любят хорошо закусить, для чего прихватывают из дому селедку, сало и даже квашеную капусту собственного приготовления, пьют преимущественно водку, придерживаются старомосковского произношения, а потому говорят «хорошо развитой бюст», «недоразвитой юноша» и испытывают какое-то особое наслаждение от чтения журнала «Наш соплеменник».)

Хотя автору не по вкусу крепленые вина и доставляет истинное удовольствие съесть хороший шматок сала с горбушкой черного хлеба и обязательно с чесноком, он тем не менее должен признать, что фракция «западников» более многочисленна, горласта и лучше организована. В начале периода фракционной демократии «западники» иногда еще позволяют своим идейным противникам поддать с кваском, но затем на робкие просьбы приверженцев старины отвечают с досадой: «Чего хорошего в этом квасе? Дух один. А эвкалипт — он и запах дает, и для носоглотки очень полезен!»

— Давай эвкалиптом! — гудит большинство, и посрамленные «славянофилы» принуждены — куда денешься? — обонять противный их естеству чужеземный аромат.

Но, будучи мучениками идеи (а у каждой идеи, даже самой невинной, есть свои мученики), они не сдаются, а лишь меняют тактику. Учитывая, что «западники» любят поспать, «славянофилы» начинают вставать с петухами и первыми занимают парную. Когда поклонники эвкалипта приходят в баню, там стоит такой квасной дух, что его приходится вышибать не меньше часа. На этой почве снова возникают междоусобицы, разброд и перебои с пивом.

Но все обходится без потасовки, потому что в одно прекрасное утро возвращается амнистированный Яша. С его приходом банная демократия вступает в свою высшую фазу.

Яша начинает с того, что изгоняет всех из парилки и силами добровольных помощников устраивает там генеральную уборку с мытьем полка и пола и протиранием стен мокрой тряпкой. Затем следуют проветривание и основательная просушка помещения, после чего дверь надолго закрывается — Яша самолично совершает таинство поддачи. А парок он, как мы уже видели, умеет наладить.

— Чем это вы поддавали? — блаженно зевая, вопрошает график Инин.

— Мятой и чуть-чуть ромашки, — объясняет Яша.

— Ох, хорошо! — постанывает график. — Жаль, что я не скульптор. Я бы изваял ваш торс, Яша, и установил его на родине героя. У вас так поддают? Где ваша родина?

— Тайга — моя родина, — смущенно отвечает Яша, переминаясь с ноги на ногу (на левой стопе четко читается «бог создал вора», на правой — «а черт прокурора»).

— Молодец, Яша. Ну просто фельдмаршал Кутузов! — вступает в разговор уже упоминавшийся выше старец средних лет.

И старец, пуская слюни умиления, пытается облобызать Яшину поясницу.

Отрадно, что со времен Владимира Красное Солнышко сохраняет свою жизнестойкость замечательное свойство характера наших соотечественников — говорить друг другу комплименты. Кажется, обюрократился вконец человек, заплесневел в своих входящих и исходящих, слова-то от него живого не услышишь, только «в целях дальнейшего» да «тем не менее имеются», а вот подвернулась возможность поприветствовать заслуженного товарища, и такой теплый эпитет отыщет, такое сравнение подберет — только руками разведешь и с невольной завистью подумаешь: «Эк, его разобрало, однако!»

В свою очередь лица, принимающие эти воздаяния, клюют на них при всей своей исключительной скромности. Понимает тот же Яша, что хотя парок и правда делает он отменный, однако до Кутузова ему еще ой как далеко, что это просто старец поэтическую гиперболу подпустил, понимать-то понимает, но природная застенчивость не позволяет возразить, и предложи ему сейчас фельдмаршальский мундир — не сможет отказаться. Но не будем строги к Яше, ведь и ты, читатель, подвернись случай, не отказался бы от оной спецодежды. И носил бы ее с подобающим достоинством и, глядишь, через неделю-другую уверовал, что это именно ты выиграл Бородинское сражение, а там, чего доброго, принялся бы и за сооружение персонального пантеона, который неблагодарные потомки за ненадобностью переделают в кафе-мороженое «Айсберг».

Тут автор снова поймал себя на мысли, что его занесло куда-то в сторону. «Ну при чем здесь Бородинское сражение? — совершенно справедливо может обидеться вдумчивый читатель. — Какое оно имеет отношение к сюжету? Да, кстати, а где сюжет-то? Уж сколько страниц я отмахал, а его все нету».

Что на это ответить? Случается порой русскому человеку впасть в такое расположение духа, когда он понимает, что поступает несообразно с обстоятельствами, а сам знай гнет свою линию, хоть кол ему на голове теши. Вот и автор чувствует, что уже многие с досадой захлопнули этот мемуар, так до сих пор не обнаружив в нем никакого действия, и что еще одно подобное лирическое отступление — и вообще не останется у него читателей, но все равно не может удержаться, чтобы не привести пару примеров, опять же не имеющих отношения к сюжету, однако в известной мере могущих проиллюстрировать упомянутое состояние духа, которое несколько грубовато определяется как «попала шлея под хвост».

Так вот, в нашем главке исполнял обязанности заведующего лабораторией юношеских разочарований в подотделе коварства и любви некто Салопов Борис Тихонович. Отличался он редким усердием, аккуратностью и постоянной готовностью претворять в жизнь любую мысль сверху. Таких вышестоящее начальство характеризует как образцовых работников, а подчиненные между собой называют «занудами». Но как ни называй, а одного у них не отнимешь — на службе «зануды» самый надежный народ, потому как не делают ошибок. И вдруг узнаем: от Бориса Тихоновича жена уходит. Вот тебе и чистюля, докатился до бытового разложения. Поговорили с ним в узком кругу. Ничего путного не добились.