Владислав Егоров - Путь к вершине

У нас же со Степаном Богдановичем разговор с вопроса о быстротечности жизни («как время-то летит!») незаметно перешел на популярную радиопередачу «Беседы о русском языке», которую вел в те годы, если память не изменяет, кандидат филологических наук Лев Иванович Петухов.

— Вы знаете, Иван Петрович, — многозначительно начал Степан Богданович, — ведь меня последняя передача об иносказательных конструкциях синтаксиса литературной речи подвигла на небольшое открытие.

Я замер в предвкушении знакомства с какой-нибудь новой гениальной работой изобретателя-новатора, ведь так всегда было во время наших предыдущих встреч.

— Так вот, если помните, — продолжал великий старик, — товарищ Петухов высказал весьма здравое суждение о том, что смысл той или иной фразы зависит не только и не столько от слов, ее составляющих, но и от порядка их расположения, от их соответствия объективной реальности, кою они призваны отобразить. Запамятовал литературные примеры, которые он приводил, поэтому позволю дать собственный, так сказать, из близкой вам сферы жизни. Если вам надо составить характеристику на дурака, вы же не станете писать, что он дурак, а дадите примерно такую формулировку: «Плутарх Тимурович Кочерыгин скромен в работе. Вот уже двадцать лет он старательно выполняет обязанности ученика счетовода». И любой кадровик поймет, что за тупица этот Плутарх Тимурович. Если в характеристике имеется «всегда готов выполнить любое общественное поручение», значит, характеризуемый — редкий бездельник, и так далее. Или вот классический образец иносказания из пляжной жизни. Если курортник посылает супруге открытку такого содержания: «Дорогая! С нетерпением жду от тебя весточки. Высылай телеграфом!» — значит, он уже давно сидит на мели. Словом, развив мысль кандидата филологических наук Петухова, я пришел к выводу, что когда человек по поводу кон кретного обстоятельства пишет одно, а думает о нем совсем другое, то он подсознательно выбирает определенные слова и конструирует фразу совсем иначе, чем когда он что думает, то и пишет. Порой это бывает столь очевидно, что родилось выражение: «Легко прочитать между строк»…

Тут я невольно отвлекся, вспомнив, как много читалось между строк отчета, составленного недавно заведующим лабораторией невинных заблуждений Аполлоном Егоровичем Самоблудовым о проделанной его коллективом работе по выявлению эффективности воздействия наглядной агитации на выработку положительных эмоций у пассажиров г. Свердловска, следующих в часы пик по автобусному маршруту № 5…

Из задумчивости меня вывел торжественный голос Степана Богдановича, который, судя по всему, уже заканчивал свой монолог.

— …Итак, установив, что написанное между строк имеет строго обусловленную структуру, я с помощью закона распределения вероятностей Гаусса без особого труда разработал оптимальные модели иносказания. Остальное, как говорится, было делом техники, и я с удовольствием продемонстрирую вам сейчас прибор, читающий между строк.

Изобретатель-новатор распаковал уже известный читателю пухлый портфель, похожий на мумифицированного поросенка из гробницы Аменхотепа IV, и вытащил из него маленькое круглое стеклышко в медной оправе, от которого тянулся длинный проводок.

— Узнаете? — лукаво спросил Степан Богданович. — Это линза из тех самых очков, что вы разбили. Вторая пришла в полную негодность.

Я принялся что-то бормотать в свое оправдание.

— Полноте! — остановил меня великий старик, — Если б не разбились те очки, я б, наверное, не сконструировал этот монокль, читающий между строк.

После этих слов Степан Богданович извлек из портфеля небольшой ящичек, формами и размером напоминающий обыкновенный электросчетчик, и подключил к нему монокль.

— Это сконструированная мной ЭВМ девятого поколения, — показывая на счетчик, не без гордости пояснил изобретатель. — Обычно я использую се при анализе сводок ЦСУ, но для данного опыта в нее введен весь словарный запас литературного русского языка, а также на всякий случай несколько десятков разговорных оборотов речи. Принцип действия прибора весьма прост. Вооружившись моноклем, вы читаете текст. Затем, нажав вот эту кнопочку, подключаетесь к ЭВМ. Пройдя через кристаллическую решетку разининита (а линза, как вы догадались, сделана именно из него), текст преобразуется в математическую формулу и в таком чистом виде (математика не признает двусмысленностей!) попадает в приемное устройство ЭВМ. Если слова, составляющие фразу, идентичны мысли, то они возвращаются в ваш мозг такими, как есть. То есть вы читаете то, что написано. Но если наличествует феномен писания между строк, ЭВМ тут же подбирает слова, адекватные математической модели фразы, и вторично вы уже читаете то, что думал автор, когда писал данную фразу.

Не знаю, все ли поняли вы из этого несколько путаного пояснения, но я лично уразумел только, что дело тут не обошлось без структурной лингвистики и теории машинного перевода.

Естественно, мне сразу захотелось опробовать прибор. Степан Богданович не возражал. Рядом с нами сидел бородатый молодой человек в очках и читал какую-то книгу. (В любых банях всегда находится по крайней мере один чудак, который все время что-то читает. Нет, не «Советский спорт», как нормальные парильщики, а какую-нибудь толстую серьезную книгу. Таких субъектов называют «философами» или, еще чаще «валенками». В баню они приносят термос с чаем и, забежав на пару минут в парилку, помахав там для блезиру веником, возвращаются в пространную, залезают с ногами на деревянный диван, берут книжку в руки и. время от времени прихлебывая чай из крышки термоса, сидят часами, как будто не в баню пришли, а в читальню.)

— Извините, молодой человек, — как можно вежливей обратился я к бородатому философу, — не дадите ли на несколько минут вашу книгу? Верну в целости и сохранности.

— Пожалуйста, — несколько удивленно (наверное, оттого, что его назвали молодым человеком, а не валенком) произнес бородач и протянул мне томик, оказавшийся «Мертвыми душами» Н. В. Гоголя.

«Неужели мне удастся узнать сокровенные мысли гениального писателя, — с волнением подумал я, — ведь кто-кто, а Николай Васильевич по части иносказания был большой мастак».

С невольным трепетом взял я томик, раскрыл его наугад и, вооружившись моноклем, прочитал конец предпоследнего абзаца первой главы. Потом нажал кнопку и… прочитал то же самое.

Недоуменно взглянул я на Степана Богдановича. Тот смотрел куда-то в сторону и, как мне показалось, загадочно улыбался. Пропустив сразу страниц сто пятьдесят, я наткнулся в седьмой главе на любопытную фразу, за которой явно что-то скрывалось. Нажал кнопку, и… тот же результат.