Владислав Егоров - Путь к вершине

При всем том выглядел он достаточно необычно, чтобы сразу же установить в лице его владельца представителя беспокойного племени изобретателей-неудачников. По роду службы (соображения сугубо личного порядка заставляют меня опустить название ведомства, где я подвизался в то время, — действие же рассказа, как, наверное, уже догадался проницательный читатель, происходило в начале шестидесятых годов двадцатого века) мне приходилось время от времени сталкиваться с поборниками научно-технического прогресса. Естественно, я хорошо знал, сколько нервных клеток может безвозвратно уничтожить у собеседника безобидный с виду субъект, придумавший какой-нибудь «преобразователь звуковых модуляций в продукцию ширпотреба». Именно с таким изобретением нам пришлось разбираться примерно за год до описываемых событий. Тот тип утверждал, что звуковые волны есть не что иное, как перемещающиеся в пространстве молекулы, а потому любой отчетный доклад, произнесенный с трибуны, можно с помощью дегидратации и сублимации материализовать в конкретные предметы, о которых шла речь в данном докладе. Ссылаясь на якобы уже апробированный в верхах закон превращения энергии в материю и спекулируя при этом именами Ломоносова и Лавуазье, авантюрист от науки сумел увлечь своим преобразователем целый ряд товарищей из отдела изучения и обобщения, которые дали «добро» на проведение эксперимента. Увы, закончился опыт плачевно. Вместо ожидаемых консервов «Грузди соленые» преобразователь выдал на-гора три десятка брошюр с текстом доклада, сделанного руководителем нашего ведомства Л. С. Чугуновым. Справедливости ради следует отметить, что бумага была отличного качества, а сам доклад оказался переведенным на все официальные языки мира. (Были у меня встречи с другими горе-эдисонами, так что я примерно представлял, что последует дальше.)

Так вот наблюдаю я за суетливыми движениями Степана Богдановича, покуриваю и думаю, что, пожалуй, самое время заняться аутотренингом. (Если вы не знакомы с этим чудодейственным средством, то я считаю своим гражданским долгом хотя бы в двух словах рассказать о нем. Изобретение аутотренинга относят к началу нынешнего столетия и приписывают некоему доктору Шульцу, хотя, по другим, лично для меня более приемлемым источникам, аутогенная тренировка широко практиковалась на Кавказских Минеральных Водах еще в 1837 году. Суть этого психогигиенического метода состоит в том, что человек сам может управлять своей нервной системой, то есть оставаться совершенно спокойным в ситуациях, когда надо бить посуду или скандировать «ура!». Аутотренинг незаменим при семейных ссорах, разносах начальства, просмотре футбольного матча с участием нашей сборной, посещении вокзального туалета и конечно же при необходимости вести разговор с докучливым собеседником. Надо только расслабить все мышцы, приоткрыть насколько позволительно в данной ситуации рот и повторять про себя следующие целительные формулы: «Я совершенно спокоен…», «Меня ничто не тревожит…», «Мой лоб овевает приятная прохлада…»)

И только я было решил перед тем, как перейти на аутотренинг, сделать еще одну затяжку, как изобретатель вскинул свой аппарат на уровень глаз, навел телеобъектив в мою сторону и крутанул рычажок с надписью УКВ. Зажглась зеленая лампочка. (Стоит ли напоминать тебе, читатель, что на самом деле он крутанул совсем другой рычажок?) Признаюсь, в этот момент меня слегка передернуло, и я судорожно затушил сигарету. Черт его знает что это за штуковина. Может, там внутри какие-нибудь изотопы — и я подвергаюсь радиоактивному облучению.

Старикашку, видно, позабавил мой испуг, и он растянул рот в довольной улыбке так, что конец его орлиного носа чуть-чуть не уперся в подбородок. Проворковав что-то успокаивающее, он нажал на кнопку, расположенную рядом с антенной, и зеленый огонек погас. Я вытащил из пачки новую сигарету. (В то время, как уже отмечалось выше, я еще разделял совершенно антинаучное заблуждение о том, что табачный дым тоже способствует успокоению нервов.)

Степан Богданович подождал, пока я закурю, и снова щелкнул тем же рычажком. Не отдавая себе отчета в том, что делаю, я сунул только что начатую сигарету в пепельницу и, обжигая пальцы, яростно раздавил ее.

— Клянусь маятником Максвелла, — услышал я торжествующий голос изобретателя, — что, пока мой аппарат включен, ни вы, ни кто другой не сделает в этом кабинете ни одной затяжки.

Что бы вы предприняли, услышав столь безапелляционное утверждение? Вот и я поступил так же — попытался закурить. Вотще! (Не правда ли, хорошее слово? Увы, оно почти полностью вышло из употребления, хотя лично для моего слуха звучит куда приятнее нынешних расхожих словечек вроде «задумка» или «сертификат».) Вотще я пытался закурить. Когда пепельница доверху наполнилась табаком от раскрошенных мною сигарет, Степан Тимофеевич сжалился и выключил аппарат.

Я человек здравомыслящим и всегда считаюсь с фактами, если даже они меня и не очень устраивают.

— Что ж, это любопытно, — вежливо сказал я изобретателю. — Однако вряд ли мы сможем использовать ваш прибор, так как, сами понимаете, его эксплуатация крайне отрицательно отразится на выполнении повышенных обязательств, взятых работниками табачной промышленности.

На какую-то долю секунды старик поскучнел, но тут же снова вспыхнул энтузиазмом.

— Что вы, что вы! — зажурчал он, — Пусть курильщики курят себе на здоровье. Дисциплинатор («Не слишком ли претенциозное название?» — подумал я) не позволяет курить только в неположенном месте. А точнее — только там, где имеется официальная табличка «не курить!». Но это лишь частный случай. Мой аппарат заставляет беспрекословно выполнять практически любое конкретное разумное предписание.

И старик начал перечислять, загибая пальцы: «Не сорить!», «Не стой под краном!», «Мойте руки перед едой!», «Закрой сифон!», «Кормить животных строго запрещается!» — и так далее и тому подобное. Требуется только одно условие: чтобы предписание было утверждено официально и написано не каким-нибудь корявым почерком, а плакатным шрифтом. Потому что действие дисциплинатора основано на силе печатного слова.

«А что! — мечтательно подумал я. — Если старик не врет и если удастся хотя бы добиться, чтобы граждане не стояли под краном, то это и то какой будет сдвиг в общественной жизни. Пожалуй, этим изобретением стоит заинтересоваться. Но, конечно, не бить сразу во все колокола, а сначала убедиться в его эффективности и только потом уж докладывать по начальству…»

Приняв такое решение, я пригласил Степана Богдановича присесть на стул, стоявший сбоку от моего стола, и попросил его вкратце ознакомить меня с конструкцией и принципами действия его прибора, а также назвать хотя бы приблизительно экономический эффект от его внедрения.