Владислав Егоров - Путь к вершине

— Привет! — жизнерадостно воскликнула девица, протискиваясь в купе (девушка, конечно бы, сказала «здравствуйте» или «добрый вечер»). — Уф, чуть не опоздала.

Даже Воронцова, который, как помните, был под градусом и сам вел себя немного развязно, покоробила такая фамильярность. Дама, та вообще после первого же взгляда на попутчицу впала в уныние. А ветеран так крутанул головой, что стало страшно за сохранность его шейных позвонков.

— Джентльмены, помогите вещи поставить, — сказала затем девица.

Воронцов, сообразив, что это обращение относилось, наверное, все-таки не к ветерану, а к нему, поднялся, молча взял из ее рук довольно легкий чемодан и закинул наверх. Еще из багажа была у девицы яркая синтетическая сумка-мешок с надписью «Химия-77», которую Воронцов пристроил под нижнее сиденье у столика. То ли координация движений у него по известным причинам несколько нарушилась, то ли вагон в этот момент тряхнуло, только стукнул он слегка сумку об пол — и в ней что-то звякнуло.

— Ой! — взвизгнула девица. — Осторожнее, у меня там «Наполеон».

— Ого! — с наигранным удивлением произнес Воронцов, снова входя в роль разбитного парня. — Французский коньяк? Так что его прятать, давайте на стол.

— Что вы! — кокетливо защебетала девица. — Это я сувенир везу. А тем более на столе уже, кажется, есть бутылочка.

— Ну что ж, если вам жалко французского коньяка, то нам не жалко молдавской фетяски, — все в том же дурашливом тоне продолжил Воронцов.

— И, представьте, не откажусь, — приняла игру девица.

Тут ветеран снова крутанул головой и крякнул, что, как вы уже поняли, выражало у него крайнюю степень неодобрения. А дама, прихватив халат и несколько тюбиков с кремами, гордо покинула купе и удалилась в сторону туалета.

Воронцов принес от проводницы два стакана, разлил в них вино.

— Будем знакомы! — чокнулся с девицей.

Та отпила пару глотков и вскрикнула:

— Ой, что ж мы за знакомство выпили, а не познакомились. Как вас зовут?

— Воронцов, — сказал Воронцов и, увидев недоумение в глазах попутчицы, поспешно добавил: — Алексей.

…А вот действительно, почему одного всю жизнь, хоть доживи он до седых волос и стань председателем передового хозяйства, все Никиткой кличут? Другого же, у того еще молоко на губах не обсохло, а его уважительно Александром Сергеевичем величают, хотя и никаких постов он не занимает. Ну, а третьих, как и нашего героя, знают исключительно по фамилии. Скажут, к примеру, «лучше всего это дело поручить Жукову», и пусть Жуковых будет пять, десять, тысяча, всем ясно, о ком именно идет речь. Так что хоть и назвал наш герой свое имя, а автор даже знает, что отчество у него Степанович, но и в дальнейшем будем его по-прежнему именовать Воронцовым.

— А меня зовут Людмила, — сказала девица.

— А как все-таки, Люда или Мила? — спросил Воронцов.

— А как хотите, — хохотнула она. — Меня один знакомый вообще зовет Люми — и Люда, и Мила одновременно.

…Вот так примерно, пустыми, ничего не значащими разговорами начинаются, продолжаются и заканчиваются дорожные знакомства. Воронцов подпустил туману, сообщив, что сам он занимается конструированием разных хитрых машин и едет в ответственную командировку, однако это не произвело на Людмилу того впечатления, на которое он рассчитывал. Она же, оказалось, работает тоже в какой-то конторе и возвращается из отпуска в свой городок, что в пяти часах езды от Риги.

Конечно, не только об этом сообщили друг другу наши герои, но, честное слово, и в купе, пока сидели за фетяской, и потом в тамбуре, куда вышли покурить, не было сказано ничего такого поучительного, что бы могло представить интерес для читателей. Главное, что важно для автора, во время этого пустого разговора Воронцову вдруг стало нестерпимо жалко самого себя.

«Черт возьми, — размышлял он, — ведь мне уже тридцать семь. Жизнь проходит, а я даже ни одного романа по-настоящему не закрутил. Днем — служба. Вечером — телевизор. Раз в месяц — кино. Ну, еще с сослуживцами раздавишь бутылку, если премия, или в отпуск кто идет, или, как я сейчас, в командировку. Вот и все радости. А тут, оказывается, ездят по железным дорогам девицы с синими глазами. И почему бы не приударить за ними, тем более что они, кажется, со значением посматривают на нас?!»

И Воронцов начал уж всерьез подумывать, а не попросить ли у Людмилы адресок и вместо Рижского взморья заглянуть к ней. А что? Утереть нос тому жлобу, для которого предназначен «Наполеон».

Но тут Людмила посмотрела на часы, вскрикнула: «Ой, как мы заболтались!» И они вернулись в купе. Ветеран лежа читал газету. Дама уже изготовилась спать и попросила молодых людей последовать ее примеру, тем более что девушке вставать раньше всех.

Улеглись, выключили свет, но еще долго ворочались все четверо.

Воронцов думал, а не завернуть ли действительно на обратном пути в этот городишко.

Людмила думала, что ей уже стукнуло двадцать семь, но этот конструктор со значением посматривал на нее, правда, он, конечно, навеселе, но все равно, значит, она еще может нравиться.

Ветеран думал, что он, дурак, у этой девчонки — она же тамошняя — не узнал названия колбасы, которая вкуснее «докторской». Записал бы ее — и тогда проще в магазине спрашивать. Только брать надо на обратный путь уже не три килограмма, как давеча, а четыре… А то, вернее, и пять.

Дама тоже ворочалась, но, представьте, весьма грациозно, и думала о… Но о чем думают дамы, которые выглядят гораздо моложе своих лет, автор ума не может приложить.

…Проснулся Воронцов от крепкого запаха коньяка.

У столика стояла Людмила, держала в руках «Химию-77» и всхлипывала:

— Как же так? Я ее только за горлышко взяла, чтоб переложить поудобней, а дно отвалилось. Кофточку вот всю залила. Да бог с ней, с кофточкой. Бутылку эту я ж ко дню рождения одному хорошему знакомому везла.

Обращалась Людмила к даме, которая, полулежа на своей полке, с интересом слушала причитания девицы.

— Это, наверное, молодой человек, когда ставил ваши вещи, разбил бутылку, — высказала предположение дама. — Разбудите его и потребуйте деньги, ведь вы не миллионерша, думаю, а французский коньяк стоит недешево.

— Да что вы! — сквозь слезы сказала Людмила. — Какие деньги? Может, я сама где стукнула эту бутылку. Да и дело совсем в другом. Знакомый, у которого день рождения, говорил, что он с удовольствием распил бы бутылочку французского коньяку. А у нас ведь его не бывает, и в Риге трудно достать. А тут такая удача: смотрю, на новом Арбате спокойно продается…

Воронцов лежал на своей верхней полке, повернувшись к стене, и делал вид, что спит. «А ведь это я кокнул бутылку, — припоминал он. — Точно, звякнуло, когда ставил сумку. Может, действительно, встать и дать ей четвертную. Да нет, неудобно. Лучше попытаюсь в Риге достать этого самого «Наполеона» и завезу ей, когда буду возвращаться. Вот обалдеет девица…»