Пэлем Вудхауз - Тетки – не джентельмены

– Остановился завязать шнурок на ботинке,- выговорила она, по-прежнему ловя ртом воздух, и на этом ее текст в диалоге закончился. Ни слова больше не говоря, она бросилась в кухню, точно лиса, за которой гонятся одновременно «Куорн» и «Пайтчли», и захлопнула за собой дверь.

Я мог понять ее чувства. Ей было известно, какую неприязнь питал ее родитель к последнему из Вустеров, неприязнь столь сильную, что при одном упоминании моего имени он багровеет до синевы и кусок за обедом попадает ему не в то горло. Можно представить, как он обрадуется, встретив свою дочь под крышей моего дома. Когда Орло Портер узнал, что Ванесса конспиративно, по его словам, посещает Вустера, ему пришли в голову разные нехорошие мысли. Страшно подумать, какие мысли при тех же условиях придут в голову папаше Куку. Хотя я белее снега, никакими силами нельзя будет убедить его, что я вовсе не современный Касса… как его?.. не Касабланка, этот парень стоял на горящей палубе. Казанова. Я знал, что вспомню.

Что же касается того, как именно расправится с Ванессой разъяренный папаша Кук, то здесь возможны варианты. Я уже отмечал, она была гордой красавицей, однако отец калибра Кука может заставить даже такую гордячку пожалеть, что она опозорила свое имя. Возможно, он не станет лупить ее тростью, как в старые добрые времена, но уж наверняка лишит карманных денег и отправит на жительство к бабушке в Танбридж-Уэллс, где она будет присматривать за семью кошками и по воскресеньям три раза на дню ходить к обедне. Стоит ли удивляться, что Ванессу охватила паника, когда она увидела, как ее папаша завязывает шнурок на ботинке перед крыльцом «Уютного уголка» – я забыл сказать, что так называлась моя временная резиденция (как я впоследствии узнал, этот домик построили для кузины миссис Брискоу, которая любила писать акварелью).

И уж коли Ванесса перепугалась до смерти, что тут говорить о моем душевном состоянии. С известным трепетом – а по правде говоря, весь трепеща от ужаса, я ждал своего гостя, и мои худшие опасения оправдались, когда я увидел арапник у него в руках.

При нашей первой встрече Кук не внушил мне особой симпатии, и я предчувствовал, что и на этот раз я вряд ли проникнусь к нему расположением. Тем временем Кук, надо отдать ему должное, не стал ходить вокруг да около. Он привык разговаривать кратко и решительно и, обходясь без пустых предварительных переговоров, сразу же обращаться к сути дела. Вероятно, иначе нельзя, если хочешь ворочать большими делами.

– Что ж, мистер Вустер,- кажется, так вы сейчас именуетесь,- вам, наверное, интересно будет узнать, что вчера вечером к майору Планку вернулась память, которая ненадолго изменила ему, и он рассказал мне о вас все.

Это был жестокий удар, и хотя я его ожидал, от этого было не легче. Как ни странно, но я не злился на Кука, поскольку считал, что в этой нелепой ситуации виноват один тупоголовый Планк. Скитаясь по Африке, по колено в ядовитых змеях всех видов и в окружении пум-людоедов, он вполне мог бы навсегда сгинуть с лица земли, и все бы его оплакивали. Вместо этого он выжил и отравляет жизнь безобидному типичному представителю столичной золотой молодежи, который хотел всего-навсего отдохнуть на лоне природы в тиши и покое и поправить свое слабое здоровье.

Кук продолжал и с каждым словом становился все мрачнее:

– Вы известный мошенник, ваши сообщники называют вас Альпийский Джо. Последний раз вы пытались продать майору Планку дорогую статуэтку, которую украли у сэра Уоткина Бассета из Тотли-Тауэрс. К счастью, инспектор Уидерспун из Скотланд-Ярда арестовал вас, и вам не удалось осуществить свой гнусный замысел. Поскольку вы на свободе, то, значит, отсидели положенный срок, и теперь вас нанял полковник Брискоу, чтобы вы украли мою кошку. Имеете ли вы что-нибудь сказать?

– Да,- произнес я.

– Нет, не имеете,- возразил он.

– Я могу все объяснить,- сказал я.

– Нет, не можете,- отрезал он.

Боже мой, я вдруг понял, что и вправду не могу. Мне пришлось бы сначала детально обрисовать характер сэра Уоткина Бассета, потом столь же подробно описать характер моего дяди Тома, в-третьих, охарактеризовать Стефанию (Стиффи) Бинг, ныне миссис Пинкер, и в-четвертых, рассказать, кто такой Дживс. Мне потребовалось бы два часа с четвертью при условии, что он слушал бы внимательно и не прерывал меня, что, разумеется, было маловероятно.

Похоже, дело зашло, что называется, в тупик, и я начал думать, что наилучшим выходом из этого тупика будет покинуть общество Кука, обратиться в бегство и бежать без оглядки до северной оконечности Шотландии, когда звук, похожий на взрыв газопровода, прервал мои размышления. Я увидел, что Кук держит в руках тощий томик, который эта глупая ослица Ванесса не догадалась захватить с собой, удаляясь за кулисы.

– Эта книга! – завопил он.

Я призвал на помощь всю свою смекалку.

– А, да,- небрежно объяснил я. – Последний опус Реджи Спрокетта. Знаете ли, я слежу за его творчеством. Блистательный молодой поэт, критики прочат ему большое будущее. Если вам интересно, это сборник причудливо написанных эссе. Они превосходны. Не только стиль, но и мысль, заключенная в этих маленьких шедеврах…

Мой голос замер. Я уже собирался от души посоветовать ему приобрести эту книженцию, но увидел, что он вряд ли меня послушает. Кук, вытаращив глаза, уставился на титульный лист, где красовался автограф, и я понял, что мои слова останутся, как говорится, пустым звуком.

Кук шевельнул арапником.

– Здесь была моя дочь.

– Да, она заглядывала ко мне.

– Ха!

Я понял, что означало это «Ха!»- это была сокращенная форма выражения: «Я сейчас тебя отделаю, будешь знать!». А следующим заходом он употребил также и эту, более развернутую версию, видимо, усомнился, правильно ли я его понял.

Если бы мне сказали: «Вустер, решай, что для тебя предпочтительнее – чтобы тебе выпустили кишки голыми руками или же отделают хлыстом?», – я бы затруднился с ответом. Уж если на то пошло, лучше, когда и то, и другое происходит с кем-нибудь другим. Но, думаю, я все же высказался бы в пользу последнего, при условии, что отделывать будут в тесном помещении, где осуществить это нелегко. Размеры гостиной в «Укромном уголке» не позволяли Куку замахиваться. Он был вынужден ограничиться тычками, от которых человеку подвижному, вроде меня, не составляло труда увернуться.

Я и увертывался без особого напряжения физических сил, но покривил бы душой перед своими читателями, если бы сказал, что получал от этого удовольствие. Чувство собственного достоинства страдает, когда скачешь, точно барашек на весеннем лугу, по воле старого идиота, которого невозможно урезонить. Кук в своем невменяемом состоянии был явно не способен воспринять никакие резоны, хоть бы их ему поднесли на тарелочке, гарнированные кресс-салатом.