Михаил Акимов - Этот странный Кеней

— Ну вот, всё ты понимаешь! А запомнить не можешь. И спрятать тебя нельзя: у Гектора на руках будет полный список всех жителей нашего полиса. Нужно что-то придумать…

Вдруг лицо его просветлело.

— А ведь может получиться! — радостно сказал он.

— Что? — в голосе Кенея тоже зазвучала надежда.

Но архонт, не обращая на него внимания, громко хлопнул в ладоши. Тут же появились два раба. Деимах подошёл к ним и начал что-то втолковывать, затем отпустил.

— Должно получиться, — повторил он, садясь рядом и усмехаясь внутрь себя, — подождём немного.

Кеней хотел спросить, что он придумал, но решил, что вряд ли стоит это делать: если бы архонт захотел, сказал бы сам.

Ждать пришлось недолго. В комнату снова вошли рабы — теперь их было уже четверо — и принесли с собой различные вещи. Кеней увидел амфору, стрекало, песочные часы, трёхручный кувшин гидрию, другие предметы обихода. Они свалили всё на пол и стали снимать с настенных полочек украшения, а на их место ставить принесённые вещи. Деимах говорил им, в каком порядке следует ставить.

— Понял? — спросил он, когда всё было сделано.

Кеней радостно кивнул: замысел архонта действительно сулил удачу.

— Если от слова, обозначающего предмет, брать только первую букву и читать в обычном порядке, слева направо — ну, гидрия — «г» и так далее — получится «Герострат».

— Точно, — кивнул Деимах. — Иди домой, Кеней, а уж я позабочусь, чтобы тебя спрашивали в этой комнате.

— Спасибо, Деимах, ты — хороший архонт. Другой бы ругался, угрожал, а ты на самом деле помог…

— Ну, не так уж я бескорыстен! Если завтра хоть один горожанин забудет проклятое имя — мне несдобровать. Никому не пожелаю попасть в немилость к Этеоклу! Ладно, иди домой. Ты умный и хороший человек, Кеней, все горожане тебя уважают, и я тоже. И ты завтра нас не подведёшь.

Выйдя от архонта, Кеней понял, что меньше всего сейчас хочет идти домой. Каллиопа не обратит на его приход никакого внимания, будет заниматься своими делами, время от времени украдкой на него взглядывая, чтобы понять, смог он или нет. Хорошо было бы прямо с порога крикнуть: «Ты — глупая женщина, что не верила в меня! Я вспомнил это имя и теперь уже никогда не забуду…» Хотя нет, как это — никогда, когда всё это и надо-то для того, чтобы в конце концов забыть… Да и кричать-то, в общем, нечего: ведь это не он, а Деимах придумал выход.

Кеней нерешительно потоптался на месте и, наконец, направился по тропинке, которая вела к лесу. Там, прямо перед ним, есть хорошая лужайка, можно посидеть, подумать… А подумать есть над чем. В самом деле, почему он, легко запоминающий стихи Гомера, драмы Эсхила, комедии Аристофана — причём так, что может пересказывать очень близко к тексту! — никак не может запомнить одно-единственное имя… Ну вот, опять забыл. Зевсагер? Не так. Ладно. Первой у архонта стояла амфора… Или песочные часы?

Кеней злобно зашипел. Он не может запомнить не только имя, но и всего того, что могло бы ему это имя подсказать! Если бы это касалось какого-то другого слова, он, безусловно, шутя назвал бы все предметы, которые стояли в комнате архонта, а уж про три слова, указанные Паламедом, и речи нет. В чём же секрет этого проклятого имени?

Скорее всего, причина в том, что его абсолютно не заинтересовало это ничтожество. Софокл, Эсхил, Еврипид — эти имена вызывали священный трепет; Кеней чувствовал непритворный интерес к их произведениям, слова и сюжеты зажигали и потому ровно и естественно укладывались в память. А бездарный циник, нашедший к славе столь жуткую и противоестественную дорогу, отторгался ею как нечто чужеродное и совсем не нужное.

В этом месте тропинку почти полностью перегораживал огромный и высокий, много выше человеческого роста, камень. Кеней обогнул его и остановился в полнейшем остолбенении: на тропинке стояла женщина невероятной красоты! Причём, не было сомнений, что она поджидает именно его. Кеней мог бы поклясться, что незнакомка не живёт в их полисе, никогда прежде он её не видел. Да и не могла бы она здесь жить: такой богатой и красивой одежды не было даже у жены архонта и его дочерей. Тут Кеней рассмотрел, что одежда её не только богата и красива, но и сделана из какого-то загадочного и никогда не виденного им материала: складки на хитоне красиво искрились, и весь он переливался дивными цветами. Неужели…

— Не узнал? — рассмеялась красавица. — Конечно, ты меня раньше никогда не видел, но ведь мог бы догадаться! Я — Мнемозина, богиня памяти и твоя покровительница! Ты один из моих любимцев, Кеней. Хотела бы я посмотреть, как бы ты без моей помощи смог с первого раза запомнить наизусть поэмы Гомера! Ты ведь и сам не раз поражался, как легко всё запоминаешь — такое не под силу смертному. Все люди восхищаются, когда ты уверенно начинаешь перечислять спартанских царей или правителей Афин… И только с одним именем тебе не везёт, не так ли? — лукаво добавила она.

— О, богиня! — бросился к её ногам Кеней. — Умоляю тебя, не дай мне завтра подвести своих сограждан! Если хочешь, отбери у меня мою чудесную память, но дай мне завтра вспомнить это нечестивое имя!

Смех Мнемозины зазвенел колокольчиками.

— Неужели ты думаешь, — насмешливо сказала она, — что мне может для чего-то понадобиться твоя память? Как бы ни была она хороша, но с моею собственной ей не тягаться! Для чего ж мне у тебя её отнимать? Чтобы дать кому-то другому? Так это я и так смогу. Ведь я — богиня памяти, и если даже мне придёт в голову каприз наделить безупречной памятью каждого из людей, моя собственная не уменьшится ничуть, сколько бы я от неё ни отнимала. Успокойся, Кеней! Пусть твоя память остаётся при тебе в полной мере, не нужна мне твоя жертва. Ты и без того сможешь завтра сделать то, чего ждёт от тебя архонт. Выбрось из головы все сомнения, иди домой и больше не вспоминай об этом!. Завтра в нужный момент я проникну в твою голову и шепну тебе имя этого… этого…

Она внезапно умолкла. Кеней поднял от земли глаза и с удивлением увидел, как изменилось её лицо: оно стало красным от гнева!

— Это всё из-за тебя! — сердито топнула она изящной ножкой. — Я сама не могу вспомнить имя этого человека! Ты приносишь несчастье, Кеней! Слыханное ли дело, богиня памяти — забыла! Все боги будут смеяться надо мной, когда узнают, что я заразилась беспамятством от смертного!

Она хотела сказать ещё что-то гневное, но осеклась. Видно было, что ей в голову пришла другая мысль.

— Это наверняка Гера! Её проделки! — в голосе Мнемозины зазвучали одновременно возмущение и вызов. — Не может простить мне, что я провела с её супругом девять ночей и родила от него девятерых дочерей-муз, покровительниц искусства… Ну, это ей даром не пройдёт! Я снова объединюсь с Афиной, и мы ей такое устроим!