Леонид Ленч - Тернистый путь

Удивительно колоритен и красочен был речевой стиль Алексея Николаевича. При своей внешности типичного русского барина, он любил в разговоре употреблять простонародные русские словечки безо всяких стеснений. Помню, как однажды он зашел в «Крокодил» к А. С. Бухову, с которым подружился еще в буржуазной Литве во время эмиграции. Бухов в Вильнюсе издавал тогда там и редактировал просоветскую газету.

Я заглянул в кабинетик к Бухову по редакционному делу и увидел там Алексея Николаевича. Он вспомнил какие-то тогдашние пикники и прогулки в Вильнюсе, в которых участвовал и Бухов, и говорил о чем-то, громко хохоча.

Если бы меня спросили, какую черту в характере А. Н. Толстого я считаю главной, основополагающей, я бы ответил, не задумываясь:

— Поразительное жизнелюбие!

Саша Фадеев

Мне думается, что я имею право так называть Александра Фадеева, потому, что знал его еще в двадцатые годы, когда учился в Донском университете, писал стихи и был руководителем местного отделения Всероссийского союза поэтов А Фадеев, помимо того, что редактировал краевую газету Северного Кавказа, возглавлял еще и местное отделение РАППа Впрочем, там всем крутил и заворачивал В. Киршон, человек весьма ловкий по этой части.

На наших батальных встречах мы частенько скрещивали словесные шпаги с Киршоном. Я считал себя «попутчиком», и киршоновская прямолинейная рапповская самоуверенность меня очень раздражала.

А потом Москва, я — член СП, а Саша Фадеев — председатель союза. Но для меня он по-прежнему Саша, а я для него Леня.

На фронт второй мировой войны я пошел добровольно, будучи вовсе освобожден от военной службы в связи с перенесенным туберкулезом легких. Меня спас пневмоторакс, то есть искусственное вдувание воздуха в пораженное легкое, которое нужно было делать. Для дыхания мне оставили одно легкое. К началу войны я это вдувание прекратил.

Я служил на Брянском фронте во фронтовой газете «На разгром врага», где вел отдел сатиры вместе с ху-дожником-крокодильцем Женей Ведерниковым. На фронте меня снова стал донимать старый туберкулезный процесс, и я по ходатайству А. Н. Толстого был с фронта отозван в Москву. «На прощанье» Реввоенсовет фронта пожаловал мне орден Красной Звезды.

Приезжаю в Москву и тут узнаю, что мне надо явиться для получения ордена в Кремль. Являюсь. Какой-то товарищ выходит к нам, группе награждаемых, и просит не очень сильно отвечать на рукопожатие М. И Калинина: «У него очень руки болят».

Я посмотрел на лапищи одного фронтовика-лейтенанта, который ходил в тыл к немцам за «языками» и подумал, что это нелишнее предупреждение.

Впрочем, все обошлось как нельзя лучше. Лейте-нант-фронтовик так бережно взял в свои руки слабую ладонь М. И. Калинина, словно это была не рука человека, а нечто воздушное.

Я получил свою звездочку и поехал домой на Пресню в холодную, почти неотапливаемую квартиру.

И вдруг телефонный звонок. Звонит милый Сережа Алымов.

— Леня, ты сегодня, говорят получил орден? Ты, ведь, кажется, первый писатель, награжденный на фронте! Надо отметить! Приезжай сейчас же в ЦДЛ, там меня найдешь.

Еду. Узнаю, что С. Алымов, С. Васильев, С. Фадеев и еще кто-то ужинают «без карточек» в помещении нынешнего парткома.

Началось шумное, веселое застолье И вдруг слышу какие-то выкрики и возню за дверью.

Мы с Сашей вышли из комнаты и увидели, что это дерутся поэт Семен К. и прозаик Петр П. Почему они подрались, я не знаю. Я запомнил лишь, что они дрались крайне неумело, размахивая перед носами друг у друга руками, сжатыми в кулаки, словно коты лапками. Саша постоял, посмотрел на драку и громко, чтобы все слышали, сказал:

— Что может быть гаже драки двух слабосильных. Идем, Леня.

В этой фразе был весь Саша Фадеев!

Сосиску.

Юные красавицы (исп.)

Старуха (исп.).

Каймак — топленые сливки.