Максим Михайлов - Двухгадюшник. Рассказы

— Сытая, жирная…

Тот понимающе кивнул в ответ.

— А вы, поручик, когда-нибудь конину пробовали? — осторожно перешел к делу Петрович.

— Ну, мне кажется, что лошадь, это вполне благородное животное, не то что, к примеру, лягушка, а ведь французы их едят.

С этого момента участь лошади была решена. Офицерские желудки, измученные консервированной перловкой, настойчиво требовали самого быстрого и радикального решения гастрономической проблемы.

После недолгого размышления было принято решение лошадь застрелить, причем сделать это, заманив животное в умывальник. Как утверждал более опытный в таких делах Петрович, там легче будет убрать следы кровавой расправы. Оба офицера прекрасно понимали, что хоть вокруг и дикая степь, но коняга вряд ли является вольным мустангом и рано или поздно может пожаловать хозяин, которому вряд ли придутся по вкусу гастрономические планы в отношении его собственности. Ввиду вышеизложенного действовать решили немедленно, ибо, по выражению Петровича, «промедление смерти подобно», а также «вчера было рано, завтра будет поздно». Петрович был старым воином и успел хлебнуть в училище полной ложкой марксистско-ленинской философии и идейного наследия великого вождя и теперь любил к месту и не к месту цитировать Ильича.

Сказано-сделано Петрович, коварно приманив лошадь куском хлеба с солью, завел ее в довольно просторный умывальник, построенный в расчете на два десятка солдат. Женька как младший, тем временем был отправлен на второй этаж в канцелярию за ружьем, «патроны в ящике стола, сам зарядишь и мухой обратно». К его возвращению лошадь мирно пережевывала хлеб посреди умывальника, втиснувшись между рядами раковин и с довольным видом осматривая себя в больших настенных зеркалах, а Петрович нетерпеливо пританцовывал вокруг. Отобрав у Женьки ружье, Петрович задумчиво осмотрел свою жертву, прикидывая, куда же послать роковую пулю. После бурной, но непродолжительной дискуссии приняли решение стрелять в ухо. «Так надежнее», — с видом бывалого киллера авторитетно заявил Женька.

— Держи ее за хвост, — приказал Петрович. — А то будет падать — снесет нам раковину. Стреляю на счет три!

— Раз! — ствол ткнулся в лошадиное ухо.

— Два! — Петрович затаил дыхание и положил палец на спусковой крючок.

— Три!

Одновременно с грохотом выстрела лошадь мощно лягнула Женьку в грудь, так что он влип в стену умывальника и сполз по ней на пол, прихватив изрядное количество кафеля. Петрович (старый опытный воин) успел отскочить. Лошадь словно взбесилась — на губах ее выступила белая пена, крепкие копыта молотили во все стороны, круша раковины и зеркала, сшибая со стен кафельную плитку метрами. Умирать она явно не собиралась.

Петрович, сжавшись в углу в маленький комочек, дрожащими пальцами пытался перезарядить ружье.

— Ничего, это агония, — бормотал он про себя. — Сейчас сдохнет, сейчас.

Наконец из ствола вылетела красная гильза. Секунду, долгую как вечность Петрович ошарашено смотрел на нее, а потом заорал в голос.

— Женька, сукин кот, ты чего в ружье запихал это же утиная дробь!!!

В столе Петровича лежали патроны двух видов — с красной гильзой мелкая дробь на птицу, а с зеленой картечь для крупного зверя. Посланный «мухой» туда и назад Женька, не вдаваясь в подробности, притащил вместо картечи дробь, которой завалить лошадь, конечно, не реально.

Тем временем несчастное животное продолжало крушить умывальник.

— Держи, держи эту сволочь, а то она нам тут все перебьет. Я сейчас! — проорал Петрович, оглушенному ударом Женьке и бросился на второй этаж.

Вернулся он минут через пять и пальнул прямо от порога. Во все стороны брызнули осколки зеркал, лошадь не задело.

— На еще, зараза! — в боевом безумии выл Петрович, делая выстрел за выстрелом.

Картечь вещь серьезная — вторым зарядом вышибло оконную раму вместе со стеклами. Третьим все же накрыло лошадь, продырявив ее в нескольких местах, и разнесло водопроводную трубу. В потолок ударил фонтан воды.

Некоторое время победители молча созерцали поле боя. Картина, надо сказать, была довольно жуткая — ни одного целого зеркала, ни одной целой раковины, выбитое окно, все забрызгано кровью и фонтан воды, бьющий с таким напором, какого никогда не дождешься из крана.

— Ну ни хрена себе, апрельские тезисы, — растеряно изрек Петрович осознав всю тяжесть потерь от учиненного погрома.

— Да, хрен вам, а не жопу на барабан, — поддержал его Женька, рассматривая продырявленную в пяти местах тушу.

— Ладно, делать нечего, перекрывай воду, и будем ее потрошить, — распорядился Петрович.

Вот тут опять начались непредвиденные проблемы, на всем ВИПе из режущих инструментов нашелся только тупой перочинный ножик. А ободрать лошадь, впервые в жизни, да еще таким инструментом это, я вам скажу, НЕЧТО. Через час каторжной работы руки у обоих убийц были сбиты и изрезаны в кровь, а результат оставлял желать лучшего. Петрович вспомнил что, когда-то давно на пожарном щите перед зданием висел топор. Топор действительно там был, но полностью проржавевший и еще более тупой, чем нож. Однако с ним дело пошло быстрее. Не буду утомлять читателя подробностями работы этого мясного цеха, но к четырем часам по полудни оба наших героя с ног до головы перемазались кровью и лошадиными внутренностями, а зверюга была аккуратно разделена на куски и упакована в полиэтиленовых пакетах в холодильники. Оставалось только закопать шкуру, внутренности и голову с копытами, причем подальше в степи и навести хотя бы минимальный порядок.

Когда и эта работа была выполнена, на ВИП уже опускались сумерки, а офицеры еле держались на ногах. Плюнув на ужин, на обед они уже плюнули раньше, оба завалились спать.

Петрович спал беспокойно, во сне к нему приходила убитая лошадь и все манила копытом за собой, он пугался и вскидывался на постели в жарком поту — даже ночью температура была за тридцать, а что вы хотели — Казахстан. Уже под утро лошадь вновь явилась к Петровичу, на этот раз вся в трупных пятнах, разлагающаяся и воняющая. Петрович снова подскочил на койке, потряс головой, послушал заливистый храп напарника. Но, вот странность — запах не проходил, устойчивый запах тления и гнили буквально обволакивал, сбивая дыхание и вызывая рвотные позывы. Охваченный страшным подозрением Петрович бросился к холодильникам. Догадка была верна. Пока они без сил валялись на койках, на ВИПе вырубился свет. И килограмм двести конины кое-как утрамбованных в холодильники, элементарно протухли.

Половину следующего дня напарники, натянув противогазы, хлюпая в них потом от жары, таскали мясо в степь и там зарывали.

Вот так бесславно закончилась эта история.