Самуил Шатров - Нейлоновая шубка

— Афиша у нас плохая! — заныл богатырь Бубнов. — Из-за нее и горим. Помню, в сорок восьмом году была у меня афиша в три цвета. Я лежу в белой борцовке на манеже, а на груди стоит зеленый самосвал. А в самосвале желтая корова. Полный сбор!

— Видно, нельзя безнаказанно для своего интеллекта бить на голове кирпич-сырец и ломать на груди железобетонные блоки, — усмехнулся Лошатников и без злобы добавил: — Сырой ты, Ваня. Не в афише суть!

— Нет, в афише! — заупрямился богатырь.

— Ты, Ваня, не создан для аналитического мышления, — ласково улыбаясь, продолжал Лошатников. — Можно поставить себе на грудь самосвал с мамонтом, и все равно публика не пойдет. Зритель теперь не тот. Он новый. Мы еще толком его не знаем. Раньше знали. Да, мы знали, что Тимофеевка обожает фокусников, глотающих керосин и другие нефтепродукты, Пятихатка любила факиров, Горловка — чемпионаты французской борьбы с «масками смерти», чемпионами Цейлона и Мадагаскара, а также польским силачом Збышкой-вторым, Ясиноватая могла часами слушать куплеты Жоры и Витольда…

— Мы пользуемся успехом, — сварливо отозвался Жора.

— Дай бог вам такой, — добавил Витольд.

— Я не хотел вас обидеть. Я только хотел сказать, что мы не знаем нового зрителя. Чем он живет? Чем дышит? И в каких случаях он несет в ладошках заветную десятку? Вот в чем трагедия современного эстрадного администратора!

— Бросьте теоретизировать! — сказал Жора. — Тимофеевка осталась прежней. Местные жители увлечены своими свиньями, помидорами и огурцами. Они влюблены в квадратно-гнездовой посев. Они ухаживают за королевой полей. Им не до искусства.

— Они рано ложатся спать, — подхватил Витольд. — В девять часов их уже клонит ко сну. Это общая болезнь всех сельских жителей.

— Вы никогда не будете знаменитыми сатириками, — грустно покачал головой Лошатников. — Для сатириков вы слишком ненаблюдательны. Нет, дорогие друзья. Тимофеевка не та. Здесь много интеллигенции — агрономы, врачи, учителя. На фермах работают два выпуска средней школы. Мы просто ошиблись адресом. Нам нужна другая Тимофеевка. Но где ее искать? Я не вижу ее вблизи!

— Найдем! — сказал первый близнец.

— На наш век хватит!

— Вашими устами хванчкару пить, — сказал Лошатников, забывая, что он обязан вселять бодрость. — Как жалко, что я не такой голубоглазый оптимист. Мне было бы легче жить. А у меня сейчас так тяжело на душе, друзья!

И, как бы иллюстрируя слова руководителя дикой бригады, Тамерлан — гроза Гималаев вытянулся во весь рост и заревел глухо и печально:

— Э-э-э-э, и-о-о-о!..

— Он голоден, — сказал затянутый в кожу Лаврушайтис. — Я не могу слышать его рев.

— Не делайте из этого мелодрамы, — сказал Жора. — В естественных условиях медведи не едят целую зиму…

— Они сосут в берлоге лапу, — продолжал Витольд.

— Он так не привык, — сказал дрессировщик. — Он же не дикий. Он домашний, он ученый, он так не может…

— А мы можем? — раздражаясь, сказал Жора.

— Хорошее воспитание он дает своему медведю. Он насилует его природу, приучая к круглогодичному питанию! — не преминул вставить Витольд.

— Коллеги! — взмолился Лаврушайтис. — Не будьте жестокими. Надо что-то предпринять. Посмотрите на него, как он терпеливо все переносит. Войдите в его медвежье положение…

— Нас не разжалобишь, — сказал Жора. — Я все равно не побегу продавать свой последний выходной костюм, чтобы дать вашему медведю витамины!

— Всю жизнь он ни в чем не нуждался. Он получал овощи, мед и фрукты. Теперь он голодает, — чуть не плача сказал Лаврушайтис. — Я перед ним виноват. Я мог его сдать в зооцентр. Его хотели взять в цирковую кавалькаду, на конвейер. Наконец, его покупали кинематографисты для картины «Таборные были». Я не дал. И зачем мне была нужна эта поездка? Я же получаю пенсию.

— Сдадите мишку в зооцентр месяцем позже, только и делов, — сказал Лошатников.

— Месяц такой жизни! Медведь не протянет!

Некоторое время все шли молча.

Перед домом приезжих Лошатников встрепенулся и сказал, бодрясь:

— И все же выше голову, друзья! Я завел вас в Тимофеевку, я вас и выведу!

В эту же ночь Лошатников и Викторина Аркадьевна бежали из райцентра, бросив на произвол судьбы дикую бригаду и домашнего медведя.

Исчезновение Лошатникова внесло смятение в ряды ансамбля «Будем знакомы». Члены бригады растерялись. На мгновение все оцепенели. Затем последовала бурная реакция. Раздались вопли о мщении, угрозы и проклятия. Особенно неистовствовали близнецы-сатирики:

— Мы не оставим от него камня на камне! — вопил Жора.

— Мы его испепелим! — вторил Витольд.

— Он плохо кончит! — грозил Лаврушайтис.

Лишь чудо-богатырь Иван Бубнов малодушно хныкал:

— Что теперь с нами будет?

После шумных угроз и обличений снова наступили часы депрессии.

Близнецы-сатирики молча рылись в чемоданах, смекая, что бы продать. Лаврушайтис ходил по двору в обнимку с медведем и так вздыхал, что просто сердце разрывалось. Иван Бубнов, разувшись, сидел на койке и тупо осматривал сапоги: не стерлась ли подошва и не сдал ли ненароком литой резиновый каблук.

Вечером все собрались в столовой. Помимо членов бригады здесь сидел и пьяный Акундин. Стол эстрадников не был отягощен яствами. На жестяном подносе лежала связка баранок и несколько лепешек, рядом стоял вместительный, как бак, чайник.

Изредка со двора доносился голодный рев Тамерлана. Лаврушайтис вздрагивал и закрывал уши ладонями.

— Я этого не перенесу, — говорил он.

— А мы перенесем? — спрашивал Жора.

— Медведь ему дороже живого человека! — возмущался Витольд.

— Я есть хочу, — канючил богатырь. — Что для моего веса полкило лепешек?

— Надо работать, — посоветовал Жора.

— Я не отказываюсь. Дайте мне сцену!

— Мы не об этом, — пояснил Витольд. — Вы молодой, сильный, вы богатырь-самородок. Будь я на вашем месте, я поработал бы дней десять грузчиком и вывез всех нас отсюда.

— А почему бы вам не поработать? — заартачился богатырь.

— Мы не можем, — сказал Жора.

— Мы слабосильные, — поспешил вставить Витольд.

— Мы такие с детства…

— Если надумаете работать, — сказала буфетчица, — идите на кирпичный завод. Там грузчикам крепко платят…

— По-моему, лучше таскать кирпичи, чем бить их на груди, — сказал Жора.

— Труд облагораживает человека, — добавил Витольд.

Близнецов понесло:

— Без труда не выловишь и рыбки из пруда.