Самуил Шатров - Нейлоновая шубка

— Без труда нет и плода.

— Была бы охота — заладится всякая работа.

— Доброе начало — полдела откачало!

Богатырь-самородок отрицательно качал головой.

— Я — артист! — гордо сказал он. — Я поднимаю тяжести только на сцене.

Сатирики-близнецы поскучнели. С улицы донесся жалобный рев Тамерлана. Лаврушайтис съежился как от удара.

— А что, если продать медведя? — вдруг осенило Жору.

— Это идея! — немедленно поддержал Витольд.

— Продай, Лаврушайтис, медведя, — захныкал богатырь. — Будь, Лавруша, человеком, продай животное!

— Пожертвуйте медведем…

— Ради коллектива, — закончил мысль брата Витольд.

— А кто его купит? Кому он нужен? — отбивался Лаврушайтис.

— Мне нужен! — раздался чей-то голос.

Все оглянулись. Федя Акундин тяжело поднялся с места.

— Вот видишь, товарищу нужен медведь, — обрадовался Жора.

— А зачем он вам? — спросил дрессировщик.

— Какое тебе дело, человек покупает — и баста!

— Не вмешивайся в его личную жизнь, — сказал Витольд.

— Так я не могу, — грустно ответил Лаврушайтис. — Тамерлан прожил у меня много лет! Я кормил его из соски. Я не могу. Я должен знать, в чьи руки он попадет.

— Не будьте подозрительным, Лаврушайтис, — заступился Жора. — Перед вами рядовой житель Тимофеевки. Простой советский человек.

— Наш родной колхозник, — заверил Витольд.

— Он мастер высоких урожаев, — развил тему Жора.

— Знатный кукурузовод…

Близнецы вцепились в дрессировщика мертвой хваткой. Он долго отбивался, требуя, чтобы Акундин сказал, зачем ему понадобился медведь.

Акундин не мог сколько-нибудь внятно объяснить свою причуду. Неделя беспробудного пьянства вконец затуманила мозги тимофеевского бизнесмена.

— Нужен он мне, понимаешь, — тяжело ворочал языком Федя. — В хозяйстве пригодится… Коржу докажу, понимаешь. Все у него есть… Жена, медали есть, ордена, почет… Яхонт есть… А вот медведя нет. Так я говорю?..

— Все же не понимаю, — упорствовал Лаврушайтис. — Зачем вам медведь?

— Какой вы странный! — закипятился Жора. — Разве вы не видите, человек любит животных…

— Он колхозник-анималист, — догадался Витольд.

— Люблю, — подтвердил Акундин. — Хряка любил. Такой хряк был — небоскреб! Помер. И жена померла. Один живу…

Лаврушайтис сдался. После небольшого торга Акундин вручил дрессировщику смятую пачку денег.

— Обмоем Тимошку! — предложил Федя, на ходу переименовав Тамерлана.

Спустя час столовая огласилась громоподобным ревом сорвавшегося с вокальной цепи богатыря. Качая кудлато-плешивой головой, ему вторил Акундин. Братья-сатирики громко хвастали своими сценическими успехами, заодно понося всех известных мастеров разговорного цеха. Только один Лаврушайтис безмолвствовал. Он не притрагивался к спиртному.

— Бросьте разыгрывать трагедии, Лаврушайтис, — сказал Жора. — Послушайте лучше, каким успехом мы пользовались в Сызрани…

— Нас вынесли из зрительного зала на руках, — соврал Витольд. — Поклонницы разорвали на кусочки наши кашне…

— Они съели мои галоши…

Лаврушайтис не слушал. Он украдкой смахивал набегавшие слезы, мысленно прощаясь с лохматым другом.

В тот же вечер дрессировщик в сопровождении всей бригады отвел Тамерлана к Акундину.

Федя привязал медведя в сарайчике, где раньше обитал хряк, и завалился спать.

Если начертить схему движения диких бригад, она будет выглядеть по меньшей мере фантастично. Перед вами возникнет путаница кривых, прямых, параллельных, перекрещивающихся и петляющих линий. В этом графическом хаосе трудно установить какую-либо закономерность. Между тем дикие бригады перемещаются но своим законам. В их движении есть своя логика.

Эстрадные дикари стремятся попасть в наиболее отдаленные и густонаселенные районы страны.

Когда члены бригады, предводительствуемые Илюшей Самарским (соло на гитаре, саксофоне и ксилофоне), прибыли в Тимофеевку, им сразу бросилась в глаза вызывающая афиша ансамбля «Будем знакомы».

— Нас опередили, — с сожалением констатировал Илюша. — Здесь пасутся лошатниковские молодцы.

При имени Лошатникова старик Сольди инстинктивно вздрогнул.

— Придется перебазироваться, — продолжал Самарский. — Тимофеевка не выдержит двух гала-представлений. А сейчас, друзья, небольшой отдых, так сказать, санитарно-репетиционный день.

Бригада выгрузилась у дома приезжих. На крыльце эстрадники столкнулись с чудо-богатырем.

Самарский пошарил взглядом по фигуре Бубнова и сказал:

— Если я не ошибаюсь, передо мной врио Алеши Поповича?

— Чего? — не понял богатырь.

— Я хотел сказать, что, судя по вашей былинной внешности, вы работаете богатырский номер «Пляска гирь», «Рекордная штанга», а также по желанию публики «Мост смерти».

— Как вы догадались? — спросил польщенный тяжеловес.

— Профессиональная интуиция. Короче говоря, вы лошатниковский самородок?

— Уже не лошатниковский, — вздохнул Бубнов.

— Что случилось? Выявились расхождения по творческим вопросам? Он считает, что вы должны разбивать на голове двухпудовые гири и рвать зубами амбарные замки. Вы же настаиваете на кирпичах?

— Ни на чем я не настаиваю. Лошатников сбежал.

— Как? Не попрощавшись?

— Ночью. Втихаря…

— Ну, если не было прощальных лобзаний, значит, он прихватил с собой и кассу, — без особого труда догадался Самарский.

— Касса была пустая…

Выбежавшие на крыльцо близнецы-сатирики с ходу ввинтились в беседу. Перебивая друг друга и привирая, они поведали о бедствиях, постигших ансамбль. Но самой теплой была встреча Лаврушайтиса и Сольди. Друзья не виделись много лет. Чудесные видения прошлого возникли перед их взором:

— А помнишь мой жокейский номер!

— Теперь уж так не работают.

— А дядю Ваню?

— Разве найдешь такого арбитра?

— А Фрателлини найдешь?

— А Таити найдешь?

— А полет в мешке найдешь? А зубника, как Свидригайло?

— А турнистку Марию Огурцову? Нипочем не найдешь!

Они вышли из кареты прошлого только вечером, вконец расслабленные от долгой езды по дорогам молодости.

— Что ты сейчас работаешь? — спросил Сольди. — Тамерлан жив-здоров?

При упоминании имени своего любимца Лаврушайтис поднес платок к глазам.

— Я поступил подло, — признался он старому другу. — Я предал его. И всему виной бесчестный Лошатников и моя слабохарактерность.

Бесстрашный дрессировщик всхлипнул.

— Не нужно, успокойся, — разволновался Сольди.