Любовь Тильман - Сны над облаками

Стоит на месте, хоть «идёт» процесс.

Лишь антураж чуть изменил прогресс.

Летят снежинки, падают кружась.

Разбит флакон, и оборвалась вязь

Там где-то в вышине.

Но взгляд не проникает.

И из себя, вовне,

Дождь землю поливает,

Снежинкой каждой в капельку струясь.

Барьер преодолён,

Уже не удержаться

И не восстановить утраченную связь.

Лишь щёчкой капельки,

Упав, к земле прижаться.

И в ней пропасть.

Отчего вдруг хард нас покидает?

Улетает? В тёплые края?

И что делать, когда так бывает?

Или все надежды наши зря?

Может он когда-нибудь вернётся,

Память всех событий возвратив?

Или навсегда уж расстаётся,

Наработки тупо прихватив?

Если так, рукой ему помашем,

Жаль нам, но лети, найдём другой.

Мы не ожидаем, когда пашем,

Что, летя, он всё снесёт с собой.

До свиданья, хард мой, до свидания,

Без тебя я справлюсь как-нибудь,

Но послушай, ты бы на прощание

Данные не мог бы в комп вернуть?

Живой Огонь Летел сквозь расстояния,

Соединяя нитями сознания

Иллюзии чудные виражи.

Его смиренно принимало тело,

То стыло, то пылало и горело,

И были многолики миражи.

Весь мир звенел, хрипел, стонал струною

Под этой Жизнь Творящею Волною,

И Театр Бытия в Ней восставал…

И только тихо женщина рыдала

Над Глобусом – подобием овала,

Глядя сквозь Жизни Призрачный Кристалл.

Ночь стирает суматоху дня,

Выплетая призрачные ткани,

Размывает всех событий грани,

Тяжелит, усталостью пьяня.

Ночь колдует жёлтою луной,

Раскрывая театр своих иллюзий.

Тысячи контузий и конфузий -

Мизерная часть игры ночной.

Тени Ночи странны и резвы,

Словно не привязаны к предметам,

И мышей летучих пируэтам

Страх дивится с черноты листвы.

Шорохами полнятся ветра,

Вот ещё чуть-чуть и круг замкнётся,

Утро новым светом обернётся,

И опять продолжится игра.

Зачем всё надо называть?

Названье пригвоздит картину,

Иссушит слов пластичных глину,

Не даст иначе прочитать.

А для воды тишина – хуже смерти.

В ней всё живое губит застой.

Вязкая тина плетёт свои сети,

Обозначая болотный покой.

Жизнь её только в волнах да в бурлениях,

В дерзких полётах на крыльях ветров,

В спорах с горами, долгих падениях,

Бессильных разливах меж берегов!

Быстро как жизнь кончается.

Только не надо маяться.

В этом ведь разницы нет -

Сколько с тобой нам лет.

Нет уже гривы львиной,

Но не грусти, любимый:

Как много лет назад,

Глаз твоих любящий взгляд.

Я себя не берёг, повторял всё сначала,

Я старался, как мог, а она лишь ворчала:

Толька, Толька, Толька, Толька – этого мало,

Толька, этого мало.… Этого мало.

Я ночами не спал, всё решал я задачу.

Суперменом я стал, пусть и с язвой в придачу,

Но упрямая вновь мне одно повторяла:

Это всё не любовь, Толька, этого мало,

Толька, Толька, Толька, Толька – этого мало,

Толька, этого мало… Этого мало.

Я психованным стал, ревность крышу сносила,

Я любимой сказал, чтоб меня позабыла,

От неё я ушёл, и начал жить сначала,

Было всё хорошо, но в ушах всё звучало:

Толька, Толька, Толька – этого мало,

Толька, этого мало…Этого мало.

Я женат на другой, уже выросли внуки,

Не жалею я той ни любви, ни разлуки.

Я не помню лица. А вот фраза запала,

И летит сквозь года: Толька, этого мало,

Толька, Толька, Толька, Толька – этого мало,

Толька, этого мало…Этого мало.

Зяблик, что один сидишь,

И о чём, скажи, грустишь?

Мне синичка обещала,

Когда здесь со мной летала,

Что в субботу, не поздней,

Запоёт, как соловей.

Всю субботу я прождал,

В воскресенье не летал,

Вот не вторник уж, среда,

А не видно и следа.

Что? В субботу обещала?

А в какую не сказала?

Зяблик, глупая ты птичка,

Для чего тебе синичка?

Разве собственные трели

Уж тебе поднадоели?

Ты синицей не свищи,

В пару зяблика ищи.

Всё в порядке у меня,

Есть гнездо, и в нём семья,

Но никто там не поёт,

Каждый лишь добычи ждёт.

Мне же песнь куда милей.

Хоть уже весенних дней

Откружился хоровод,

Сердце всё равно поёт.

Быть может это глупо, смешно, нелепо, странно.

Кому-то как хрен в ухе, кому-то не понять.

Пусть всё так иллюзорно, чудно, непостоянно…

Пока ещё летается – я так хочу летать!

Ложь и Правду не трудно на час примирить.

Но всегда, за спиной, с немигающим взглядом,

Будет Ложь лживо Правду во лжи же винить,

Окропляя вокруг всё агрессии ядом.

Опуститься ли Правде до логики Лжи?

Промолчать, наблюдая, как лезут миазмы?

И злорадствует Ложь. Хоть её виражи

Лишь истерика, ложь и маразмы!

Но последнее слово осталось за ней.

Браво, Ложь, продолжай! Лживых слов не жалей!

Он изнутри горит и плавится,

Он трескается и дрожит.

И кто же с ним сумеет справиться,

И бунт планетный усмирит.

Наш маленький и хрупкий Глобус,

С природы-матушки детьми.

И мчит по улице автобус,

Нафаршированный людьми.

Плывут, и ездят, и летают,

Торгуют и ведут войну…

Но вздрогнет «Шарик», и растают,

Вернув Планеты тишину.

Воды – каменья в песок превращают,

К каждой крупинке ласкаясь волной.

Но удержать как песок золотой?

Тихо, неспешно на дно оседают,

Снова спрессовываясь в слои…

Вот и камнями вновь стали они.

Изменить не нам дано сущее.

Формы жизни от жизни тают.

Ветры, плод бытия несущие,

Всё возросшее и иссушают.

Благость влаги многого стоит,

Но она же бесследно смоет.

И напрасны мольбы и слёзы,

Жизни свойственны метаморфозы.

Понимаю. И принимаю.

Отчего же тяжко вздыхаю?!

У дисгармонии звучания

Нет Миру видимых причин.

И в исступлении отчаяния,

Увы, не вспомнит ни один

Ни лжи, ни подлости, ни боли,

Ни зла, что сам он сотворил,

Ни соразмерности: и воли

Его и музыки светил.

А мир, соединяя звуки

В один, неслышный нам, аккорд,

Рождает призраки разрухи,

Давая негативу ход.