Роман Трахтенберг - Вы хотите стать звездой?

Только в природе ничего не бывает из ниоткуда; чего в одном месте прибудет, того в другом убудет. Энергия тоже не появляется ниоткуда. Ты берешь ее в долг у завтрашнего дня. И если ты нюхнул сегодня — сегодня ты энергичен и силен. И хотя знаешь, что завтра тебе будет очень-очень плохо, сейчас ты даешь прекрасный концерт. А завтра — лежишь пластом и думаешь: «Ну зачем я это сделал?! Пусть бы один концерт был вялым...» Но все равно ты знаешь, что сейчас нюхнешь и снова будешь в порядке. Но ты берешь в долг у дня послезавтрашнего. Долг накапливается, и когда одалживать уже не получается — всё: смерть и пустота.

Я употреблял кокаин несколько раз в своей жизни только для того, чтобы снять влияние алкоголя. Если работаешь на бандитов, не выпить с ними нереально. В итоге выпил с каждым и помногу, накачался, а у тебя еще концерт, значит — придется нюхать. И тогда сразу будешь в порядке. Только губы сохнут, но зато чувствуешь себя энергичным и трезвым. Наутро тебе плохо, но сдерживаешь себя, чтобы ничем снова не накачаться. Если нет концерта — получается. А если бы он был, то опять бы нюхнул. В России лишь артисты старой гвардии не подсели на наркотики. Они только пили. И пьют. До концерта, во время и после. Многие, правда, вылечиваются. Говорят, что женский алкоголизм неизлечим, но даже женские музыкальные группы избавляются от этой зависимости. О чем, конечно, все молчат; стесняются, лицемерят. Только я ничего не стесняюсь и всегда честно говорю, что напился. Даже честно предупреждаю сотрудников и гримеров, что после программы буду никакой и что меня надо отловить, переодеть, сложить в сумку мои вещи и посадить в машину. Профессионалы, хорошо знающие артистов, понимают, что говорю серьезно, остальные только хихикают, думают, что шучу. А я даже нередко заранее извиняюсь перед всеми, что могу напиться и вести себя неприлично, одни смеются, другие нет. Они знают, что обязательно найдутся причины, за что просить прощения.

...Такой день мог стать началом конца в моей карьере, шагом в пропасть, в небытие. Скалой, о которую разбилось бы всё, что так долго взращивалось, холилось, лелеялось и приносило плоды. Наша гастрольная поездка в один из южных дивных городков могла — не по моей вине — закончиться так плачевно, что разгребать последствия пришлось бы не один месяц.

А ведь изначально все шло более чем чудесно! Я показал чудеса продюсерского искусства, сумев продать за максимальную цену себя и всю свою труппу. Сумел, кстати, впарить и одного из своих друзей-музыкантов, тоже за очень приличные деньги, раза в три превышающие его обычный гонорар. Мы с рок-н-ролльщиком летели бизнес-классом, а моя труппа: танцовщицы и йог, естественно, в обычном салоне. Встречали нас великолепно: из аэропорта забрали на хороших машинах; поселили в приличных номерах в гостинице; еда и выпивка предлагалась из расчета — «всё, что хотите, без отказа». Короче, вечеринка начиналась прекрасно.

То есть я полагал, будто все зашибись, когда вышагивал по коридору шикарной гостиницы в поисках номеров, где поселили девочек. Шел и пока не слышал тревожных звоночков — признаков того, что все замечательное может в любой момент быть растоптано, убито, порвано на клочки. Первым слабым признаком стала одна из танцовщиц с распухшим от истерики лицом, по которому черными пятнами расходилась косметика. На мой испуганный вопрос, что случилось, ответ был... абсолютно ничего. Просто она боится летать и поэтому чуть-чуть поревела в самолете. Остальные бабы, как оказалось, не боящиеся высоты, поддерживали ее алкоголем и подкреплялись сами... до тех пор пока в самолете, увы, ничего не осталось. Поэтому и сообщили мне, что к началу программы (в семь часов), они не будут готовы.

— У вас еще два часа! Успеете! — От наглости я даже обалдел. Заказчики заплатили деньги, уже собираются в ресторане, ждут шоу, а артисты, выходит, нажрались и работать не могут? Но шоу в любом случае должно продолжаться. Так что, велев им собираться, я пошел искать музыканта.

Тот сидел в ресторане и тоже разминался вискарем. Выпивая сто граммов, он тут же просил еще сто. И это при том, что мы еще не начали работать, и причем его выход последний! Как он доживет до рокового часа и в каком виде предстанет перед уважаемой публикой?!. Но что я мог ему сказать? Он все знает сам. Именно этот человек учил меня, что нельзя напиваться перед работой и во время ее; что надо мешать вискарь со льдом, «бодяжить» его с чаем, чтобы и компанию поддерживать, и самому медленнее подходить к свинскому состоянию. Но все его учение в данный момент куда- то улетучилось. Словно впервые оказавшись на гастролях, словно не зная, каковы последствия литра вискаря на килограмм массы тела, он пил его, как компот. Ежу было бы понятно, что с началом затягивать нельзя. Потому, поев и осмотревшись, я снова кинулся собирать баб по номерам, где все еще конь не валялся. Некоторые, правда, были накрашены; некоторые не умывались еще со вчерашней программы, но все в едином порыве собирались пойти для начала поесть и тоже «размяться», только кубанским вином...

...Через какое-то время вся эта шайка-лейка, наконец, дозрела, что пора начинать программу, тем более что бедолаги-зрители ждали нас уже минут пятнадцать. И были вознаграждены за свое ожидание: я все-таки остался трезвым, язык не заплетался, юмор тоже доходил до аудитории, не успевшей, на мое счастье, окончательно надраться, чего о моей труппе сказать было нельзя. Танцовщица, вышедшая первой, едва удерживалась в вертикальном положении. Ноги ее разъезжались, глаза горели нездоровым блеском, волосы и юбка разлетались в разные стороны... Зрители несколько опешили и не сразу поняли, что это за диво дивное выписывает тут кренделя. Дальше было хуже. Вторая девочка, которая обычно никогда не напивалась до состояния нестояния, сегодня решила изменить своим правилам. Да так, чтобы никому мало не показалось. И танцевала она, стоя на шпильках в двух сантиметрах от края сцены, и я все ждал, сдерживая ярость, когда же она грохнется вниз. Почему-то все сегодня решили, что они суперпрофессионалы. Дескать, профи не завалит халтуру, а старый конь борозды не испортит. Они «улеглись почивать на лавры», даже не вспомнив о том, что публика видит их впервые и не знает, хорошо или плохо они танцуют. Мы выступаем перед ними в первый раз, который легко может стать и последним...