Владлен Качанов - Директор департамента

Американец взглянул на апостола и увидел, что тот согласно кивает головой.

— Но…

Апостол насторожился.

— …Вы не можете отказать мне в праве лично убедиться в компетентности органа, определяющего мою судьбу.

Петр пытался что-то возразить, но Макслотер не позволил ему этого сделать.

— Если вы представите мне список лиц, заседающих в этом трибунале… э… я хочу сказать — в комиссии, я сообщу вам свое мнение о каждом из них. Таким путем мы сможем определить состав вашей комиссии, которая будет разбирать мое дело.

Апостол Петр был ошеломлен нахальством пришельца, явившегося в чужой монастырь со своим уставом.

— Не злите меня, Макслотер, — зашипел он. — Не восстанавливайте меня против себя. Вы не можете избирать орган, который собирается проверять вас. Это неслыханно! Вы — новичок, находитесь тут каких-нибудь два часа, а уже вздумали перевернуть все по-своему.

— Я понял вас, сэр, — Масклотер был вежлив, но настойчив. — Уверяю вас, я не имею никакого желания нарушать установленный порядок работы постоянной комиссии. Мое ходатайство имеет своей целью лишь гарантировать честную игру и справедливость.

— Вы забываете, где находитесь! — выкрикнул возмущенный апостол.

Американец не обратил ни малейшего внимания на реплику и продолжал развивать свою аргументацию:

— При этом я не пытаюсь оказывать никакого давления ни на вас, ни на членов вашей уважаемой комиссии. Но должен заметить, что ваш отказ даже рассмотреть мое ходатайство наводит на мысль, что безупречность и объективность некоторых членов комиссии может быть подвергнута сомнению.

Переспорить Масклотера еще на Земле никому не удавалось. Петр знал об этом. Поэтому он в сердцах сплюнул, мысленно чертыхнулся, а вслух произнес:

— Идите в свою палатку. Мой посыльный, архангел Михаил, принесет вам список членов постоянной комиссии.

Масклотер торжествовал: победа склонялась на его сторону.

НЕБЕСНАЯ ПАЛАТКА внешне мало чем отличалась от аналогичного сооружения земных охотников и рыболовов. Зато внутри она оказалась просторной и светлой — солнечные лучи беспрепятственно проходили сквозь стены; Пол был покрыт толстым пушистым ковром, располагавшим к неге и безделью.

Новый жилец этого райского отеля не замедлил плюхнуться на ковер. Его мысли были устремлены в од ном направлении: как с честью выйти из аварийной ситуации. Со страхом думал он о том, что здешний департамент расследований наверняка нашпигован идеальными типажами, сошедшими со страниц «Жития святых», и замена одного святого на другого лишь подтвердит известную истину: хрен редьки не слаще.

Размышления новосела были прерваны какой-то возней у входа в палатку. Затем внутрь просунулась голова гладко выбритого человека, пахнувшего дешевым одеколоном. Его тонкое аскетическое лицо было украшено небольшим трамплином — носом с горбинкой — и ямочкой на подбородке. Он попросил разрешения войти, но вошел не один, а в сопровождении трех мужчин. Они так не походили друг на друга, что было совершенно очевидно: их собрали из разных стран и эпох.

Сухощавый мужчина-аскет, чью дамскую шевелюру прикрывал берет, украшенный драгоценностями, вежливо извинился за неожиданное вторжение, вызванное, по его словам, крайне неотложным делом.

— Но сначала разрешите представиться, монсиньор. Меня зовут Никколо ди Бернардо Макиавелли.

— Как же, как же, — моментально оживился Макслотер, — много слышал о вас. Ведь это вы дали миру великолепную теорию абсолютной, ничем не ограниченной власти государя, вы учили в борьбе за власть не брезговать никакими методами, вплоть до подкупов, предательств и убийств. Это вам принадлежат бессмертные слова: «Политика не имеет никакого отношения к морали».

Итальянский политик скромно наклонил голову, подтверждая, что американец не ошибся.

— Будучи доктором науки обмана, — заметил Макиавелли, и в его глазах мелькнула искорка иронии, — я уже давно не говорю того, что думаю, и не думаю того, что говорю. А если иногда мне случается сказать правду, то я ее заключаю в такое количество лжи, что и обнаружить-то ее трудно.

— И тем не менее вы можете по праву гордиться, — заверил его Макслотер. — Наше общество до сих пор живет по нормам морали, сформулированным вами.

Макиавелли в ответ вежливо улыбнулся. Да, ему было чем гордиться, он оставил заметный след в истории Земли.

— Я и сейчас придерживаюсь мнения, — сказал он, — что существуют два способа действия для достижения целей: путь закона и путь насилия, Первый способ — человеческий, второй характерен для диких животных. Но так как первый способ не всегда удается, то люди прибегают и ко второму. Руководители государств должны пользоваться обоими способами, иначе их власть не будет прочна.

— Пользуются, уверяю вас! — Масклотер буквально преобразился. Чувствовалось, что беседа со средневековым итальянцем затронула и заставила звучать самые чувствительные струны его души. — Многие применяют на практике ваши полезные советы быть безжалостным, коварным, злобным, двуличным, уничтожать, душить, обманывать. Но зачем я все это говорю? Вы наверняка хорошо информированы о том, что творится на нашей планете.

— Да, конечно, — согласился Макиавелли без особого энтузиазма и пояснил, что, прочно закрепив за собой место виднейшего теоретика насилия и предательства, он сам так и не применил их в жизни. Зато его коллеги, которых он привел к достопочтенному государственному деятелю Америки, — крупнейшие практики в этой области. — Томас Торквемада, глава испанской инквизиции.

Вперед выступил хмурый человек в длинном, почти до пят, плаще.

— Превосходная аттестация, — откликнулся Макслотер, тряся руку сурового испанца. — Счастлив познакомиться с вами, мистер Торквемада.

Он вспомнил, как утонченно пытали еретиков «псы господни» — так величали себя сами инквизиторы. После завоевания Америки европейцами там тоже появились свои специалисты по «аутодафе». Но ни в Европе, ни в Америке никто не мог сравниться по жестокости с фанатиком Торквемадой. За восемнадцать лет беззаветной служба он только на кострах сжег живьем более десяти тысяч человек. Эта яркая цифра глубоко запала в память Макслотера еще в школьные годы.

— А это другой выдающийся представитель нашей профессии, — Макиавелли слегка подтолкнул в спину маленького человечка в черной шляпе с огромными полями, — мосье Адольф Тьер. Позвольте напомнить вам, монсиньор, что именно ему принадлежит честь безжалостного подавления республиканских восстаний 1834 года в Лионе и Париже. Именно ему мы должны быть благодарны за удушение Парижской коммуны.

— Можете не продолжать, Ник, — американец нетерпеливо прервал разглагольствования Макиавелли. — Не думаете ли вы, что я — круглый невежда и не узнаю человека, которого наши общие враги называли «кровавым палачом коммунаров»? Мы в Америке и в самом деле плохо знаем европейскую историю, но о таких гигантах, как Торквемада или Тьер, нам рассказывают еще в школе. Представьте мне вашего последнего спутника.