Ростислав Соломко - Жизнь? Нормальная

В ручках потенциальной бабушки замелькали спицы.

— Он может уйти, — говорю я, направляя в нужную сторону шерстяной ручеёк.

— Куда он уйдёт? Через три года на пенсию…

Теперь — читать приказ.

Коридор был пуст. Пружиня на носках, я побежал к доске объявлений. И налетел на открывавшуюся дверь с силуэтом элегантного мужчины в шляпе; из неё выходили кадровик и Бернер.

— Здесь вам ипподром?! — зло бросил кадровик, потирая колено.

— Бег трусцой… Использую каждую возможность…

Меня поразила безучастность Бернера. Как-никак я

герой дня и только что из отпуска!

Они прошли в кабинет Главного.

Из той же двери вышел Сам.

Я съёжился.

Я откровенно боялся его (и это работало на меня: он обожал, когда его боялись).

Главный… Это же Глыба Власти!

Пошевели он пальцем — и не было бы отпуска в сентябре, не было бы Маши, Рушницкого…

Это был Бог, вездесущий и всевидящий (Прохоров, Эльвирка).

Сейчас Всевышний стоял передо мной. Было видно, что его мучила какая-то неотвязная мысль. Полуосознанно он глядел на меня в упор, как на стёртый грош.

— Бернер царапается, кричит младенцем, как старая кошка. Мне отступить или… Что мне делать с Бернером? — обратился он словно бы ко мне.

Он бросил монету. Грош должен был упасть орлом…

(… Екатерина выскочила из кареты у ворот лейб-гвардейских казарм.

— Нельзя. Не приказано, Катерина Алексеевна.

Начищенный штык с рыжетцой от кирпича остановил на мгновение течение Русской Истории. Так непредвиденно просто срывался заговор!..

— Зольдат! Перед тебъя Катрин Фторой! Тфой самотертшетц…

Солдат медлил. «Империя или эшафот» — стучало в мозгу Екатерины.

— Проходи, матушка!! — вдруг самозабвенно возопил солдат, становясь во фрунт…)

— Проходи, матушка!! — крикнул я на весь коридор, и тело моё вытянулось в стойке «смирно».

Некоторое время, выпучив глаза, мы смотрели друг на друга — я и Главный. Оба мы были сейчас «чокнутые».

Когда шок отпустил, я сказал твёрдо, точно я был Главным:

— Надо сделать так, как того требует дело.

Я совсем обмяк и пробормотал:

— Я очень вам признателен… за назначение… Поверьте…

— Без этого… как его… без верноподданничества! — рассвирепел Главный, в то время как глаза его смотрели на меня поверх очков с лаской. — Забыл про вас. Зайдите в кадры и скажите, что я приказал включить вас в списки.

И неспешной походкой он направился к дверям своего кабинета.

— «Как требует дело». Неплохо. Я вас процитирую

Бернеру, — громко сказал Главный на ходу, не оборачиваясь (он знал, что я смотрю ему в затылок).

Через минуту кадровик вышел от Главного с Бернером. Вслед за ним после небольшой паузы выскочил и Коля Удобный.

— Это мы, тэк сказать, обсудим на бюро! — запальчиво бросил Коля в глубь кабинета, боевито сверкнув стёклами очков.

Что?! Мятеж?!! Ха-ха. Это забавно.

Здесь кстати сказать пару слов о Коле. Теперь — Николае Николаевиче. Товарище Хлупине.

Молчаливый и в меру толковый Коля очень честно трудился за кульманом. Я его и видел-то, пожалуй, только на торжественных заседаниях, когда он под редкие хлопки торопливо взбегал к красному столу на просцениум и так же быстро сбегал вниз со скромным подарком от общественных организаций. Перед последними перевыборами Главный, не ладивший со старым секретарём, неожиданно и мудро сделал Колю фаворитом и сильно склонял престижных товарищей в его пользу, упирая на необходимость омоложения руководства. Коля, не имевший врагов, прошёл очень гладко. Вот тут-то злые языки и нарекли его «Удобным».

Что ещё сказать о Коле? В этом вот сентябре он пережил большое горе: его не сумели подписать на лимитированный журнал «Яхты и парусный спорт».

М-да. Я думал, что Коля умнее — надо взвешивать соотношение сил. Это будет тот самый, из жизни нелегендарных землян, случай, когда Голиаф банально раздавит Давида.

Воображаю, как сейчас Главный душится от смеха.

Волосогривый «Давид» с папкой вместо пращи про— спешил мимо, не заметив моего кивка с малым углом наклона.

— Постоянный пропуск на опытный завод оформите

себе сами. Вы теперь там хозяин, — сказал кадровик новоиспечённому главинжу опытного.

— Жень! Поздравляю, — бодро окликнул я Бернера. — Перекурим? Есть разговор — я из отпуска.

Бернер посмотрел на меня, и я понял… Понял — трудно мне будет теперь «пробивать» свои заказы на опытном…

Я подошёл к доске объявлений.

Вот он, приказ… Что? Меня нет?!! Да, меня нет… Это старый приказ! Вот тот, на курительной бумаге… Да, этот — последний… Нет… Нет… Нет?!! А, вот. В конце… «Тов. Мезенина…» И оклад. Лебедем проплыла двойка, в кильватере — жёлтая пятёрка (цифры я сейчас воспринимал в цвете), а за ней, как в ансамбле «Берёзка», плыл нежно-розовый овал нуля.

Это — Павел Коган. О вкусах не спорят.

Народ посыпал на обед и в магазины.

Не спеша я направился в нашу столовку и встал в очередь, протянувшуюся до дверей.

— Ты чего? — обнял меня за талию проходивший Прохоров. — Топай в ресторан.

«Ресторан» — это зальчик за драпри, где обедало начальство.

— Я с народом, — весело посмотрел я на близстоящих. Они не оценили моей игры в демократию, а «последний» Антонов сделал деревянное лицо.

Очередь трещала парными разговорами, как на междугородном. То и дело выскакивало: «Бернер». Некоторые высовывались и смотрели в хвост, на меня, точно видели впервые.

— Здесь занято. Занято, — отвечали мне столы со свободным четвёртым стулом.

Я сел за отдалённый, неубранный и потому пустой

столик. Через зал с поднятым подносом шёл вроде бы ко мне нескладный Дуликов. Вот-вот его поднос должен был опрокинуться, полами пиджака он задевал чужие биточки, извинялся, спотыкался, но, как клоун-буфф, не проливал ни капли борща на своём подносе. Не опуская его на стол, он остановился около меня, сконфуженный, но строгий.

— Садитесь, — пододвинул я к нему стул.

— Сегодня я не сяду с вами, — сказал он очень серьёзно, как бы по делу, и двинулся в свой трудный путь обратно. Как будто раньше он только и делал, что обедал со мной! Паяц.

В отделе, потеснив кульман, я сдвинул свой стол в угол, с перекосом.

Сел.

С некоторым сожалением перекинул сентябрь на календаре налево. Направо тощей стопкой лежал тугой, последний квартал года: октябрь, ноябрь, декабрь. Громкие месяцы криков, истерик, инфарктов и увольнений по собственному желанию. Сладкая раскачка, труд трудяг, напряжение нервов до гудения, настоящее дело пополам с «липой» и… счастливый финиш в Главке с необходимыми всем 100,2 %! (У нас крепкий плановик.) А иначе и не может быть, потому что этого не может быть никогда. И звон бокалов в Новом!