Михаил Дайнека - Супермены в белых халатах, или Лучшие медицинские байки

Рубильников прикладывал руку к щеке и качал головой. Он начал ставить под сомнение свою привязанность к Хута-еву.

Однажды Нанзат решил посоветоваться:

– Скажите, Федор Маркович, с точки зрения кармы, хирургом быть – плохо или хорошо? Я имею в виду – опыт со смертями, великую ответственность…

На этот экзотический вопрос Рубильников ему все-таки ответил. Нанзат случайно, сам того не поняв, ковырнул старинный, но все еще воспаленный шрам.

– Это было в начале девяностых. Я после пяти лет без медицины наконец поступил в хорошую государственную больницу. Шло как обычно – работа, дом, работа. Ничего сверхъестественного, Хутаев… Больные у меня помирали. Как без этого… В общем, лежала у меня одна бабка. Ей было столько, сколько мне сейчас. Семьдесят шесть… Я подключил ее к аппаратуре, собирался выйти, справить нужду. Бабка говорит: «Доктор, отключите хоть на десять минуток. Жара – несусветная, дайте хоть передохну…» Я долго спорил, объяснял, что не стоит, но все-таки отключил. А как из уборной вернулся, смотрю – у нее по левому веку ползает муха. Ну, там сразу все было ясно.

Мы все смотрели на Рубильникова, открыв рты. Он тотчас поник и заметно потускнел.

– Что тебе, Хутаев, сказать? С точки зрения твоей кармы – да, пожалуй, плохо. Прошло уже десять лет. А бабку эту я до сих пор вспоминаю. И до сих пор себя корю – мог и не дать ей умереть.

Все задумались, притихли. И только Нанзат спрашивает:

– А вы не побоялись, что дух старушки вам отомстит?..

Саран хорошенько треснула Нанзата по башке учебником.

Время шло. Внутри Нанзата сражались две могущественные силы. Сила здравомыслия, которую воплощал профессор Рубильников, и сила потусторонняя, исходящая от некоторых ночных телепередач и прочитанной от корки до корки книги «Вены жизни». В последнее время Рубильников даже пересиливал. Хутаев записался на гистологический кружок.

…Ничто не предвещало беды. Мы сидели за столами и разглядывали в микроскоп какую-то противную желтую слизь. Точно не вспомню, откуда она была изъята. Рубильников шутил:

– Спасибо донорам, которые высморкались ради науки.

Нанзат томно поглядывал на своего учителя. Ему льстило внимание старого, чудного профессора, его терпеливость и опека. Фактически юноша уже был готов учиться у него уму-разуму и отказаться от своих шаманских затей. Это был последний шанс. Никто так не влиял на нашего медиума, как пожилой гистолог. Родители Нанзата тоже, ко всеобщему сожалению, были с прибабахом. Оказывается, книги Правдина читала вся семья Хутаевых.

Профессор вышел к доске, взял указатель, провел им по кривому рисунку передней доли гипофиза моего, кстати, авторства.

– Мы сейчас видим… видим…

Палочка нарисовала в воздухе несколько зигзагов. Рука профессора плавно скользнула вниз, голова запрокинулась вперед.

– Плохо что-то. Принесите кто-нибудь стул.

Коротков подлетел к нему с маленьким табуретом. Рубильников сел и уперся руками в колени. Казалось, что он из последних сил держит весь свой корпус.

Тут мы, разумеется, засуетились. Кто-то побежал за валидолом, кто-то помчался в лаборантскую за подмогой. Мы с Саяной пошли наполнить графин водой, а когда вернулись, профессор уже лежал на трех сдвинутых вместе стульях. Голова его упиралась в стену, к которой прислонили несколько больших гистологических атласов.

– Пусть вывозят меня. Скорую наберите…

У нас – целый университет докторов. Но только спустя минут двадцать подлетели умудренные наукой аспиранты. Они поместили Рубильникова на носилки и отправились вместе с ним в больницу.

То, что было дальше, мне рассказала Наташка Романова, молодая ординатор из нашего университета. Она и пять ее коллег оказались с Рубильниковым в больнице.

Что происходит с врачом, который вдруг стал пациентом? Его терзают сложные чувства, мука и страх. Врачи боятся элементарных шприцов гораздо сильней, чем обычные люди. Медики слишком отчетливо воспринимают любой сигнал тела о том, что скоро пора уходить.

Рубильникова положили в кардиологию. Федор Маркович до последнего сопротивлялся капельнице и отказывался принимать лекарства. Анализы профессор тоже сдавать не хотел.

Вокруг него суетились самые преданные люди. Бывшие студенты, которые работали врачами в университетской клинике. Молодые аспиранты, которые не могли покинуть койку старика. Его навещали небольшие делегации с гистологической кафедры, приносили продукты, предлагали финансовую помощь.

Жена Рубильникова умерла, а дети жили в Америке. Кроме своих студентов, которым Маркович посвятил последние годы жизни, он не впускал никого. Объявились какие-то родственники, стали суетиться, беспокоиться. В результате в Россию прилетела очень занятая и состоятельная дочь.

Он не хотел ее принимать. Может, потому, что действительно сошел с ума, может – они поругались, но я думаю, причина была иная. Просто он десятки раз видел подобные сцены. Десятки раз в его кабинет стучались разные люди, беспокойные и грустные, желающие увидеть родных. Некоторым он сообщал фатальную новость. Другим доступным языком обрисовывал положение вещей. Но теперь профессор оказался по ту сторону – на койке, с катетером, с увеличивающимися пролежнями. Да еще и под властью своих молодых учеников… Это уже выше докторских сил – смиренно лежать и терпеть. Чувствовать в полудреме, как из-под тебя вытаскивают мокрую простыню. Рубильников таял быстрее апрельского снега и трепетал от страха, как дошкольник, когда к его венам подводили шприц. Оперировать было поздно. Да и Рубильников наотрез отказался. Он даже никому не читал нотаций. Через пару недель профессор зачерствел и разъярился. Молодые доктора откровенно его раздражали. Наконец в субботу, когда у его постели собралось три свежеиспеченных хирурга, профессор задал вопрос:

– Вы знаете, что сказала шпионка Мата Хари перед расстрелом?

– Федор Маркович, вы так себя настраиваете…

– Знаете, идиоты, или нет? Она сказала: «Мальчики, я готова»…

…Нам отменили лекцию, все рассказали.

Нанзат прокомментировал:

– Он, дурак, амулет снял. Надел хотя бы крестик…

Саран хотела дать ему пощечину, но Коротков поймал ее руку на взмахе.

Буквально месяц назад я нашла в почтовом ящике журнал «Тибетские тайны здоровья». На обложке красовалась бабуля с ярко-фиолетовыми волосами и абсолютно пластмассовой улыбкой. У нас живут пенсионеры, очень приятные, добродушные люди. Этот журнальчик с фиговой версткой им подсовывают всякие шарлатаны. Или не шарлатаны, не знаю, но название у журнала – подозрительное. Я открыла первую страницу, и мне в глаза бросилось желтое объявление: «Хутаев Нанзат, потомственный тибетский шаман. Лечит онкологию, вирусные заболевания, ревматизм. Безмедикаментозное снятие аллергии». Я немедленно набрала номер: