Герман Дробиз - Вот в чем фокус

Трудно сказать, кто первый назвал семью ячейкой. Может быть, Герцен. Вот что писал этот мудрый человек в своем произ­ведении «Былое и думы»: «Семья, первая ячейка общества, первые ясли справедли­вости, осуждена на вечную безвыходную работу». Под «безвыходной» надо понимать, конечно, не отсутствие выхода, а работу без выходных.

Семья! Теплое, уютное слово. Сюда несут все горе­чи и обиды, здесь успокаиваются сердцем и душой. Здесь же доводят друг друга до инфарктов. В ней, в семье, воспитывают будущего гражданина. Или не вос­питывают. Или не гражданина.

У семьи есть глава, обычно это муж. И неформаль­ный лидер, обычно это жена. У семьи есть трудности, обычно это дети.

Время от времени семье предрекают гибель. Но она живет. Люди пока еще не придумали лучшего способа быть нужными друг другу. Может быть, лучшего спо­соба и не существует.

В дверь позвонили, я открыл, и в квартиру стреми­тельно вошла незнакомая мне молодая женщина.

— Я обдумала твое предложение и в принципе со­гласна,— сказала она.— Но прежде чем принять окон­чательное решение, должна осмотреть квартиру. Помо­ги снять пальто... Спасибо. Телефон, я вижу, есть. Хо­рошо. Это что, кухня? Газ, горячая вода, прекрасно. А это комната? Одна? В твоем возрасте можно было иметь и двухкомнатную квартиру. Сегодня нас двое, а завтра появятся дети — как тогда? Впрочем, доволь­но милая комнатка. Но, конечно, эти обои мы сменим, я достану финские. И кушетку выбросим, не спорь, не спорь. Сервант тоже не годится, слишком старомоден. И потом книги... Их чересчур много. Надо будет рас­сортировать. У меня есть знакомый букинист...

Она взяла с полки какую-то книгу и на мгновение умолкла.

Я воспользовался паузой.

— Уважаемая девушка,— сказал я.— Вы, навер­ное, ошиблись квартирой.

Она моментально швырнула книгу в угол и вся вспыхнула:

— Только не вздумай уверять, что видишь меня в первый раз!

— В который же?— искренне удивился я.

— Во второй.

— Все равно не помню,— мужественно сказал я.

— Ну вот что, миленький.— Она тяжело задышала, перекинула через плечо свою изящную белую сумочку и запустила в нее руку.

«Пистолет»,— мелькнуло у меня.

— Позавчера, в пять часов тридцать минут вече­ра,— чеканя каждый слог, произнесла она,— ты усту­пил мне место в троллейбусе седьмого маршрута и оп­латил мой проезд. Затем помог сойти на остановке и при этом предложил выйти за тебя замуж. И если мне хватило двух дней, чтобы со всей серьезностью взрос­лой женщины обдумать твое предложение, то их тем более должно было хватить тебе.— Она вытащила из сумочки пачку сигарет и с треском припечатала ее к столу.

— Да, припоминаю,— пробормотал я.— Кажется, мы действительно ехали в одном троллейбусе. Но больше я ничего не помню. Клянусь, ничего.

— Как сказал Лев Толстой: не клянись, потом по­жалеешь,— усмехнулась она.— Значит, ничего?

— Ничего,— подтвердил я, бледнея от собственной храбрости.

— Что ж, примерно этого я и ожидала.— Пинком ноги, обутой в замшевую туфельку, она подкинула мне стул.— Садись.

Я сел.

Она включила торшер, приблизила его к моему лицу.

Села напротив и подвинула мне сигареты:

— Кури.

Я закурил.

— Начнем по порядку. Где работаешь?

Я объяснил.

— Устаешь на работе?— Голос ее неожиданно по­теплел.

— Как собака,— признался я.— Выйдешь за про­ходную — едва ноги держат.

— Да,— посочувствовала она,— не берегут у нас людей... Значит, выходишь ты из проходной, вваливаешь­ся в троллейбус, плюхаешься на свободное место, бла­женно вытягиваешь ноги... Я не искажаю факты?

— Нет.

— Вытягиваешь ноги, собираешься подремать... и вдруг уступаешь место совершенно незнакомой жен­щине. Почему? Может быть, я попросила тебя?

— Нет.

— Может быть, ты был единственным мужчиной, ко­торый сидел в этом троллейбусе, и тебе стало неловко?

— Нет, там в основном сидели мужчины.

— Может быть, место было неудобным? Знаешь, бывает, или сиденье вырвано с мясом, или припекает обогревателем, или, наоборот, из окна дует и капает.

— Нет, кресло было удобным, в меру теплым и су­хим.

— Значит, ты уступил мне место только по внут­реннему побуждению?

— Да.

— Очень хорошо. С этим вопросом покончено. Дальше. Просила я пробивать за меня абонемент?

— Нет. Но вы долго рылись в сумочке и никак не могли найти... А у меня как раз было полно.

— Может быть, я уцепилась за этот абонемент как за возможность познакомиться с тобой?

— Нет. Вы его не хотели брать.

— И что ты тогда сказал?

— Сейчас вспомню.

— Пожалуйста-пожалуйста, я жду.

— Я сказал: «В следующий раз абонементы купите вы».

— Значит, ты собирался ездить со мной вместе еще не раз и не два? Что и требовалось доказать. Пере­ходим к самому главному. Что произошло при выходе из троллейбуса? Только не ври.

— Я помог вам сойти.

— Каким образом?

— Подал руку.

— Может быть, это получилось вынужденно? Ве­роятно, у тебя не было возможности толкнуть меня, как это сделали другие мужчины, и выйти первым?

— Нет, у меня была такая возможность.

— В чем же дело? Или на этот раз я все-таки попросила тебя о помощи?

— Нет.

— Прекрасно! А что ты сказал мне при этом?

— Не помню. Кажется: «Разрешите вам помочь».

— Точнее.

— Ну, может быть: «Разрешите вас поддержать».

— Еще точнее.

— Гм... Я сказал: «Разрешите предложить вам руку».

— Да, именно так ты и сказал.— Она погладила мою руку, ту самую, которую я так неосмотрительно предложил ей позавчера.— Давай подводить итог. Три раза я ни о чем тебя не просила, и три раза ты ока­зывал мне из ряда вон выходящее внимание. В наше время такое количество внимания может оказывать толь­ко жених и только невесте.— Подумав, она добавила.— И только своей. Да еще эти слова насчет руки. Те­перь ты понимаешь, что натворил?

Я молчал.

— Когда я ворвалась сюда, ты, наверное, принял меня за сумасшедшую,— улыбнулась она.— Дурачок, я же летела на крыльях, любви.

Спасительная идея пришла мне в голову.

— Понимаете,— сказал я,— я от своих слов не от­казываюсь. Но дело в том, что вчера я уступил мес­то другой женщине в другом троллейбусе. А сегодня помог одной девушке пройти к вокзалу.

Едва я произнес последнюю фразу, как моя невеста перегнулась через стол и с криком: «Да ты, оказывает­ся, бабник!» — влепила мне пощечину.

После этого она принялась расхаживать по комнате.

-— Ладно,— наконец сказала она,— так и быть, раз­решаю тебе немножко пошалить до свадьбы. Но после — не вздумай обижать свою бедную мамочку.

— Мамочку?! Что вы хотите этим сказать?!

— Кажется, я уже объясняла,— ласково сказала она.— У нас обязательно будет ребенок. Семья без ре­бенка — это не семья.