Йозеф Лада - Картинки похождений бравого солдата Швейка

В Хырове на этапном пункте Швейк хотел все объяснить какому-то офицеру, проходившему мимо, но один из венгерских солдат, карауливших военнопленных, стукнул его прикладом по плечу и добавил: «А ну, встань в строй, русская свинья, мать твою за ногу!» Швейк вернулся в строй и обратился к ближайшему пленному: «Оно, конечно, этот человек свой долг исполняет, а ведь при этом рискует собственной жизнью! Что, если б винтовка ненароком была заряжена, а курок — на взводе? Ведь этак легко может случиться, что винтовка выстрелит, весь заряд влетит ему прямо в глотку, и помрет человек при исполнении служебных обязанностей…»

«Не понимать, я крымский татарин. Аллах ахпер!» — ответил Швейку татарин, опустился наземь и стал молиться: «Аллах ахпер — аллах ахпер — безмила — арахман — арахим — малинкин мустафир». — «Так ты, стало быть, татарин? — сочувственно проговорил Швейк. — Ну, и рожа! Хм… А ведь ты меня того… понимать должен!.. Ярослава из Штернберка знаешь? Даже имени не слыхал, татарская твоя душа? Так это же он вам показал под Гостином, где раки зимуют. Тогда, небось, от нас во все лопатки драпали! А Гостинскую деву Марию знаешь? Само собой, не знаешь! А ведь это при ней все происходило… Ну, ничего, погоди, они вас, татарву, обратят в плену в христианскую веру!»

В Добромиле, на этапном пункте, какой-то фельдфебель принялся составлять списки пленных, но никак не мог с ними договориться. Совершенно опупев, фельдфебель заорал в толпу: «Wer kann deutsch sprechen? Кто говорит по-немецки?» Швейк выступил вперед. «Из евреев небось?» — начал фельдфебель. Швейк отрицательно покачал головой. «Ладно, чего уж там запираться… — продолжал фельдфебель. Здесь, еврейчик, я высшая власть! Ежели что скажу, все должны трястись и прятаться по углам! Ваш царь — сволочь, а вот наш — светлая голова! Сейчас я тебе покажу номер, чтоб ты знал, какая у нас дисциплина». Фельдфебель открыл дверь в соседнюю комнату и кликнул: «Ганс Лефлер!»

Немедленно раздалось «Hier!», и в канцелярию вошел зобатый солдат, штириец со слезливым выражением кретина. «Ганс Лефлер, — приказал фельдфебель, — возьми вон там мою трубку, сунь в рот и побегай вокруг стола на четвереньках!» Зобатый штириец принялся с лаем ползать на четвереньках. Фельдфебель бросил победоносный взгляд на Швейка. «Ну что, еврейчик? Не говорил я тебе, какая у нас дисциплина?..» Всласть потешившись, фельфебель, наконец, сказал: «Halt! Теперь служи… Трубку апорт!.. Хорошо, а теперь спой на тирольский манер!» И в комнате раздался рев: «Голарио, голарио…»

«Ну, ладно, а теперь, еврейчик, собирайся, бери бумагу и карандаш и катись составлять список!» — приказал фельдфебель Швейку. Швейк взял под козырек и ушел к пленным. Но составление списка оказалось делом совсем не простым. Швейк много перевидел и пережил на своем веку, но эти имена у него никак не укладывались в голове. «Мне же ни в жисть никто не поверит, что кого-нибудь могут так звать: Муглагалей Абдрахманов, Беймурат Аллагали, Джередже Чердедже, Давлатбалей Нургалеев. Что тут не говори, а все же у нас фамилии получше. К примеру, как у священника из Жидогоушти — Вобейда. Даром что «шантрапа» означает!» — «И как это ты только язык не прикусишь», — говорил Швейк каждому с добродушной улыбкой.

Составив, наконец, список, Швейк решил вновь попытаться объяснить фельдфебелю, что он стал жертвой недоразумения. Однако фельдфебель, который и до этого был не вполне трезв, теперь окончательно потерял способность здраво мыслить. Швейк начал с того, что все же в Фельштын следовало идти вдоль ручья, и в чем же тут, скажите на милость, его вина, если какой-то русский солдат удрал из плена и пошел купаться в пруд. Лишь дойдя до этого места, Швейк понял, что говорит совершенно напрасно, ибо фельдфебель уже давно спит без задних ног. Швейк подошел к нему ближе и потрогал за плечо, чего оказалось вполне достаточно, чтобы господин фельдфебель свалился со стула. «Извиняйте, господин фельдфебель», — сказал Швейк, взял под козырек и вышел из этапной канцелярии.

Военное начальство порешило отправить группу пленных, в которой был Швейк, в крепость Перемышль. Венгерские конвойные гнали колонну форсированным маршем. В одной деревне, где был устроен привал, пленные столкнулись на площади с каким-то обозом. Перед обозными фурами стоял офицер и смотрел на пленных. Швейк выскочил из строя, вытянулся во фронт и воскликнул: «Herr Leutnant, ich melde gehorsamst, осмелюсь доложить…» Однако ничего больше ему произнести не удалось, потому что двое венгерских конвоиров в мгновение ока были тут как тут и затолкали его обратно к пленным. Офицер бросил следом за Швейком горящий окурок, который быстро подобрал и докурил другой пленный.

В Перемышле пленных загнали в какой-то разбитый форт, где остались целы одни конюшни. Передали их тут майору Вольфу, человеку, одержимому навязчивой идеей, будто русские пленные скрывают, что они грамотны, так как на его вопрос: «Железную дорогу строить умеешь?» все пленные стереотипно отвечали: «Знать не знаю, ведать не ведаю, жил честно и благородно!..» Сперва Вольф спросил, кто из них говорит по-немецки. Швейк энергично выступил вперед. Майор тут же спросил, не инженер ли он. «Осмелюсь доложить, господин майор, никак нет! Не инженер, а ординарец 11-й маршевой роты 91-го полка. Попал в наш плен…»

«Что-о?!» — заорал Вольф. «Так что осмелюсь доложить, господин майор, дело было так…» — «Вы чех? Переоделись в русскую форму?» — «Так точно, господин майор, все так и было, как изволите говорить! И меня, ей-ей, очень радует, что господин майор сразу вошли в мое положение. Наши, может, уже сражаются, я бы тут попусту проваландался всю войну…» — «Хватит болтать!» — прервал его майор Вольф, подозвал двух солдат и приказал им тотчас отвести этого человека на гауптвахту. Сам же майор еще с одним офицером медленно шел за Швейком и в разговоре часто поминал «чешских собак».