Пелам Вудхаус - Полная луна. Дядя Динамит. Перелетные свиньи. Время пить коктейли. Замок Бландинг

«Не слишком умное поведение со стороны толпы, — подумал Монтроз, — за которой гонится свирепая горилла».

Криков, правда, хватало, но ему не удавалось различить слова. Особенное оживление проявляла женщина на первом плане. Она размахивала зонтиком в довольно истерической манере.

Все это, как я уже упомянул, поставило Монтроза в тупик. Он не понимал, о чем думают эти люди. И продолжал ломать голову над этой загадкой, когда новый звук поразил его слух.

Звуком этим был плач младенца.

Огромная популярность фильмов о материнской любви делала присутствие младенцев в студии рутиной. В Голливуде только начисто лишенная честолюбия мать не укладывает новорожденного в коляску, едва они с ним оправятся после его появления на свет, и не катит его в студию в уповании, что для него найдутся роль и контракт. С того мгновения, когда он приступил к выполнению своих обязанностей в «Идеало-Зиззбаум», Монтроз наблюдал нескончаемый поток детишек, подвозимых в чаянии урвать кусочек от пирога. А потому удивило его вовсе не наличие младенца среди присутствующих. Озадачивало его то, что данный младенец вроде бы находился совсем рядом. Если только это не капризы акустики, дитя, решил он, делит с ним его орлиное гнездо. Но как младенец, да еще предположительно спутанный по рукам и ногам пеленками и обремененный бутылочкой с соской, сумел лихо преодолеть все эти ступеньки? Монтроз был настолько заинтригован, что направился по настилу разобраться, что к чему.

Не пройдя и трех шагов, он в ужасе окаменел. Обратив к нему волосатую спину, горилла скорчилась над чем-то лежащим перед ней. И новый вопль оповестил его, что лежит там младенчик собственной персоной. В мгновение ока Монтроз понял, что произошло. Как усердный читатель журнальных рассказов, он знал, что горилла, едва она вырвется на свободу, первым делом выхватывает младенца из коляски и забирается на ближайшую вышку. Чистейшая рутина.

Вот в каком положении оказался мой дальний родственник Монтроз в восемь минут шестого в этот туманный вечер. В положении, которое явилось бы суровым испытанием для самых доблестных.

Кто-то очень удачно указал, что в случаях, когда нервные впечатлительные молодые люди вроде Монтроза Муллинера сталкиваются с необходимостью проявить всю меру своего мужества, зачастую их характер претерпевает коренные изменения. Психологи часто рассуждают о такой метаморфозе. Мы слишком уж часто торопимся объявлять трусами тех, кому просто необходим стимул отчаянной ситуации, чтобы весь их потаенный героизм вырвался наружу. Возникает кризис, и трус волшебно преображается в паладина.

Однако с Монтрозом этого не произошло. Девяносто девять из ста его знакомых высмеяли бы самую идею, что он схватился бы со сбежавшей гориллой ради спасения ребенка, и были бы совершенно правы. Затаить дыхание и попятиться на цыпочках было для Монтроза Муллинера делом секунды. Но именно молниеносность его и подвела. В спешке он ударился пяткой о выступ доски и с треском хлопнулся на спину. А когда звезды перестали заслонять от него мир, он обнаружил, что смотрит снизу вверх на безобразную морду гориллы.

При их последней встрече между ними были железные прутья, но, как я упомянул, Монтроз тем не менее шарахнулся от ее злобного взгляда. А теперь, встретившись с ней, так сказать, в светской обстановке, он испытал прилив ужаса, какого не знавал даже в кошмарах. Закрыв глаза, он прикидывал, с какого именно куска она примется раздирать его на куски.

Но одно он знал точно: к операции она приступит, испустив рык, от которого у него кровь застынет в жилах. И когда следующим звуком, донесшимся до его ушей, оказалось извиняющееся покашливание, он от изумления не сумел удержать глаза закрытыми. А открыв их, обнаружил, что горилла смотрит на него со странным смущенным выражением в глазах.

— Простите, сэр, — сказала горилла, — но вы, случайно, не отец семейства?

На миг этот вопрос усугубил изумление Монтроза, но он тотчас понял, что именно произошло. Видимо, он просто не заметил, как был разорван на куски, и вот теперь находится на небесах. Хотя и такое объяснение вполне его не удовлетворило, поскольку он никак не предполагал, что небеса населены гориллами.

Внезапно животное встрепенулось:

— Так это же вы! Сначала я вас не узнал. Прежде чем продолжать, я хочу вас поблагодарить за бананы. Они были восхитительны. Легкая закуска в разгар дня очень подкрепляет силы, не правда ли?

Монтроз заморгал. Он все еще слышал шум толпы внизу. Его недоумение возросло еще больше.

— Для гориллы ваш английский очень чист!

Ничего другого он сказать не нашелся, но дикция животного, бесспорно, поражала своей отчетливостью.

Горилла скромно отмахнулась от комплимента:

— Ну, вы понимаете, Оксфорд. Милый старый Оксфорд! Уроки, полученные в альма матер не забываются, не правда ли? А вы сами, случайно, не оксфордец?

— Нет.

— Я выпуска двадцать шестого года. С тех пор пришлось немало побродить по свету, и один мой приятель, причастный к цирковому бизнесу, указал мне, что на поприще горилл конкуренция невелика. Много мест на самом верху, вот как он выразился. И должен сказать, — сказала горилла, — я преуспел. Первоначальные расходы очень велики, разумеется… такую шкуру по случаю не купишь… Зато накладные расходы минимальны. Естественно, чтобы стать звездой в большом художественном фильме, как удалось мне, необходим хороший агент. Мой, рад сказать, превосходен во всех отношениях. Умеет поставить на место любого киномагната.

Монтроз не обладал способностью быстро мыслить, но мало-помалу он начал осваивать факты.

— Так вы не настоящая горилла?

— Нет-нет, синтетическая.

— И вы не станете никого разрывать на куски?

— Дорогой мой! Всем активным развлечениям я предпочитаю возможность уютно расположиться в кресле с хорошей книгой. Счастливее всего я чувствую себя среди моих книг.

Последние сомнения Монтроза рассеялись. Он сердечно протянул руку:

— Рад познакомиться с вами мистер…

— Уолдсли-Дейвенпорт. Сирил Уолдсли-Дейвенпорт. И я чрезвычайно счастлив познакомиться с вами, мистер…

— Муллинер. Монтроз Муллинер.

Они обменялись теплым рукопожатием. Снизу донесся хриплый рев толпы, и горилла вздрогнула.

— Спросил я вас, не отец ли вы семейства, вот по какой причине, — сказала она. — Я надеялся, что, возможно, вы посоветуете мне, какие меры лучше всего принять, когда младенец плачет. Мне не удается утихомирить это дитя. И по собственной глупейшей вине. Теперь я понимаю, что мне ни в коем случае не следовало выхватывать его из коляски. Если хотите знать, как это случилось, то причина в том, что в душе я артист. И просто не мог не схватить этого младенца. Ведь именно так мне виделась эта сцена. Я прочувствовал ее… прочувствовал ее вот тут! — И горилла ударила себя по левой стороне груди. — И что теперь?