Ирадж Пезешк-зод - Дядюшка Наполеон

Маш-Касем обрадовался возможности поговорить:

— Ей-богу, зачем же врать?! До могилы-то — четыре пальца!.. Я ему и этого-то не сказал. Всего-навсего посоветовал: «Ты, мол, не разрешай жене своей больно часто из дому выходить». Я потому так сказал, что у него недавно со двора ковер украли. Я и хотел сказать, что, мол, ты своей жене прикажи, чтоб дома сидела, тогда и воры к вам не заберутся… А он как услышал, так от базара до самого дома за мной с секачом гнался, бандюга! Я едва успел ворота за собой закрыть, как сразу в обморок и упал… Дай бог здоровья нашему аге — они дней двадцать с ружьем меня охраняли…

Асадолла-мирза, решив, что ему пора вмешаться, серьезно сказал:

— Ханум, дорогая, бог свидетель, даже если я собственными глазами увижу, что Дустали решился на какое-нибудь непотребство, и то не поверю. Куда ему — хилый он, еле-еле душа в теле… Песок вон уже из него сыплется. Каким же образом он мог…

Азиз ос-Салтане, неожиданно снова выйдя из себя, заорала:

— А-а! Теперь уже Дустали, видите ли, и старый, и песок из него сыплется!.. Говоришь, у него еле-еле душа в теле? А сам-то?! Была б у тебя душа в теле, твоя жена с тобой бы не развелась!

Дядюшка Наполеон и дядя Полковник с трудом подавили этот новый взрыв. Шамсали-мирза сказал:

— Ага, если вы разрешите, я задам ханум Азиз ос-Салтане всего один вопрос, ответ на который внесет полную ясность в эту проблему.

Но не успел Шамсали-мирза задать этот вопрос, как в ворота снова постучали. Все переглянулись.

— Кто бы это мог быть в такой поздний час?… Касем, пойди открой.

Взоры всех присутствующих были прикованы к воротам. Маш-Касем отправился исполнять приказ дядюшки. Послышался скрип ворот, и немедленно вслед за этим — возглас Маш-Касема:

— Ох, ты ж, господи!.. Ширали!..

Напряженная тишина нарушилась сдавленными стонами Дустали-хана:

— Ширали… Ширали… Шир… Ши-и-и… — И, рухнув на подушки, несчастный почти лишился чувств.

Поблескивая бритой головой, испещренной шрамами старых ножевых ран, Ширали тяжелыми шагами приблизился к сидевшим в саду. Поздоровавшись, он обратился к дядюшке Наполеону:

— Смотрю, а у вас в саду свет горит. Думаю, надо зайти поздороваться… Простите меня великодушно, ага, никак не мог я на роузэ к вам прийти… Ездил в Шах Абдоль-Азим [12] Шах Абдоль-Азим — местечко вблизи Тегерана, названное по имени одной из наиболее почитаемых мечетей. .

— Святыне поклониться — благое дело.

— Золотые ваши слова!.. Я-то не за тем туда ездил. Мне надо было с плешивым Асгаром разобраться, у которого я овец на мясо покупаю. Не приведи вам господь иметь дело с такими проходимцами… Подлец всучил мне на днях больную овцу.

Дядюшка, повысив голос, сказал:

— Надеюсь, с божьей помощью вы с ним разобрались и получили назад свои деньги?

— Уж будьте спокойны, ага!.. Свои-то деньги я у любого из глотки вырву. Вначале, известное дело, он отнекивался, но когда я его излупил тушей той самой овцы, он и за нее деньги вернул, да еще и на дорогу мне дал.

— А чем же она была больна, Ширали?

— Этого я не знаю, только совсем плохая была… Я все боялся, не дай бог, потом кто в квартале заболеет. Раздуло ее всю, не при вас будь сказано. Я вначале-то не докумекал, двоим-троим по куску продал… Короче говоря, вечером сегодня возвращаюсь домой, а жена мне и говорит, что, мол, вы роузэ проводили. Уж как я огорчился, что не был…. Думаю, пойду посмотрю — если не спите, загляну, скажу, что вины тут моей нету, потому как в отъезде был. Так что простите уж меня.

Асадолла-мирза, конечно же, не мог удержаться от озорства. Показав рукой на Дустали-хана, он сказал, обращаясь к Ширали:

— Тут вот господин Дустали-хан как раз о вашем здоровье справлялся… Очень он к вам расположен. Ровно за минуту до вашего прихода о вас вспоминал.

Дядюшка с удовольствием оборвал бы Асадолла-мирзу, потому что видел, в каком плачевном состоянии пребывает Дустали-хан, и так же, как и все мы, понимал, что шуточки Асадолла-мирзы могут выйти Дустали-хану боком, но не находил возможности вмешаться. А князя уже понесло.

— Вот вы, Ширали, сказали, что овца эта вся раздулась. Так вы ее ножом резали или секачом?

К счастью, глуховатый Ширали не разобрал вопроса. Зато Дустали-хан при этих словах схватился руками за низ живота, и с его трясущихся, побелевших губ сорвался жалобный стон.

Дядюшка строго глянул на Асадолла-мирзу:

— Асадолла, постыдись! — А затем громко обратился к Ширали: — Как бы там ни было, спасибо, что зашли… Даст бог, в следующий раз вместе с нами на роузэ посидите.

— За честь почту. Самого вам наилучшего. — И, по очереди попрощавшись со всеми, Ширали благополучно отбыл.

Закрыв за ним ворота, Маш-Касем вернулся и вздохнул с облегчением:

— Слава богу, он и не догадался, что господин Дустали-хан… то есть я очень даже боялся, как бы…

Дядюшка, выбитый из колеи визитом мясника, сердито оборвал его:

— Еще один оратор выискался!.. Я считаю, что нам лучше отложить продолжение этого разговора на завтра. И конечно, я не успокоюсь, пока не докопаюсь до истины! — Повернувшись к Азиз ос-Салтане, он распорядился: — Ханум, вы тоже идите к себе, отдыхайте до утра.

Азиз ос-Салтане окликнула мужа:

— Подымайся, пошли домой!

Только что очухавшийся от нервного потрясения, Дустали-хан с круглыми от ужаса глазами изумленно переспросил:

— Что?… Домой?… Чтоб я с тобой вошел в дом?!

— Я при Ширали ни слова не сказала, потому что должна сама с тобой разобраться. Но сегодня я тебя не трону. Подымайся, чтоб тебя черти взяли! Иди спать!

— Да я лучше под секач Ширали лягу, чем вернусь с тобой обратно в…

Дядюшка Наполеон перебил его:

— Ханум, пусть уж сегодня Дустали переночует у меня, а завтра поговорим.

Азиз ос-Салтане собралась было запротестовать, как вдруг в ворота снова постучали. Потом раздался голос Гамар, толстой и придурковатой дочери Азиз ос-Салтане:

— Маменька моя здесь?

Войдя в сад и увидев свою мать и Дустали-хана, Гамар глупо захихикала:

— Ну как, маменька, отрезали вы папе Дустали его бутончик?

Азиз ос-Салтане сердито прикрикнула на нее:

— Гамар! Как тебе не стыдно!

Дустали-хан, увидев падчерицу, завопил:

— Когда эта ведьма гналась за мной с ножом, ее дочечка кричала: «Отрежь, маменька, отрежь!..» Девицу эту тоже надо в тюрьму упечь!

Все зашумели, пытаясь утихомирить супругов. А Гамар, звонко хохоча, спросила мать:

— Неужто не отрезали?

Заливаясь смехом, Асадолла-мирза заговорил с Гамар, как с маленькой:

— Ты ж наша умница!.. А если твой муж будет плохо себя вести, ты ему отрежешь?

— Конечно, отрежу.

— Под корень?

— Под корень!

— Ни кусочка не оставишь?

— Ни кусочка!

Громовым голосом Азиз ос-Салтане заорала: