Ирадж Пезешк-зод - Дядюшка Наполеон

— Ну надо же им было с чего-то начать, — сказал Асадолла-мирза, чтобы успокоить его.

— Асадолла, ты, разумеется, дипломат, но разбираться в хитросплетениях политики англичан ты еще не скоро научишься, — покачал головой дядюшка.

— Моменто, моменто! Вы хотите сказать, что, поскольку ваш братец изволил отправиться на вокзал, англичане прежде всего заняли железную дорогу?

— Ну, не только по этой причине, но и не без того, — процедил дядюшка. И опять заговорил, словно сам с собой: — Я беспокоюсь за эту ни в чем не повинную семью. Бедный мой брат Полковник за всю жизнь закона не преступил ни ногой, ни рукой, а теперь придется ему расплачиваться — за меня!

Асадолла-мирза, стараясь сохранить серьезность, заметил:

— Ну, если предположить, что они хотят посчитаться с ним за вас — откуда бы им знать, что господин Полковник сегодня вечером отправился на вокзал?

Дядюшка с презрительной усмешкой парировал:

— Лучше вообще об этом не говорить! Ты что думаешь — они не знают Пури? Не знают, что он мой племянник? Молод ты еще, зелен… Готов поклясться, что в этот момент на столе начальника Интеллиджент Сервис лежит досье Практикана Гиясабади и отчет о помолвке Гамар. Ты что думаешь, этот индиец и тысячи других их агентов зря время теряют?

Маш-Касем решил, что пришел его час выступить. Он закивал головой и разразился речью:

— Господин Асадолла-мирза не знают этих англичанов. Да и мы — я и ага, — когда в тридцатом году ихнего начальника захватили, англичанов хорошенько не знали, не ведали, что от них людям бывает… Вот у меня был один…

— Да если бы я только рассказал вам, что я претерпел от англичан! — перебил его дядюшка. — В сражении при Казеруне, когда английский командующий бросил свою саблю к моим ногам, — будто вчера это было! — он сказал: «Браво, вы с тысяча четырнадцатью солдатами одолели несколько английских полков. Это будет вписано золотыми буквами в военную историю». Верите ли, я просто рот разинул: ведь за день до этого я как раз пересчитал своих солдат — их оказалось тысяча четырнадцать человек.

— Тысяча пятнадцать человек, — опять вылез Маш-Касем.

— Что ты мелешь, Касем? Я хорошо помню, английский полковник сказал «тысяча четырнадцать», и надо же было так случиться: нас было именно тысяча четырнадцать.

— Ей-богу, зачем врать? До могилы… Я как сейчас помню…

— Ты заткнешься или нет?…

— Да ведь я же не спорю. Этот англичан правильно сказал «тысячу четырнадцать человек». И вы тоже верно насчитали — тысячу пятнадцать.

— Касем, что ты чушь городишь…

— Да вы мне, прости господи, договорить не даете… Тот, который лишний, помоги ему бог, Солтан Али-хан был, его как раз в этот день подстрелили.

— Да, да, ты прав. Одним словом, я хочу сказать, что в самый разгар битвы они были так точно осведомлены о численности наших солдат…

Маш-Касем вздохнул:

— Пусть господь воздаст им за тех убитых, святых мучеников за веру… Бедный Солтан Али-хан… А вообще, если бы не ага, я бы сейчас тоже до костей в земле сгнил… Ради меня, недостойного, он, словно лев, бросился под пули, взвалил меня на плечо и вынес с поля боя. Даже, англичаны от удивления остолбенели — что это за герой такой? Я собственными глазами видел, как у агличанов из косых глаз слезы брызнули… Англичаны, они почти все косые.

Тут дядюшка кивнул головой и пробормотал:

— Теперь видишь, Касем, как судьба повернулась? Сколько времени они выжидали, пока им снова представится случай! Да, сегодня надо нам воздать близким нашим… — Дядюшку охватило волнение, теперь он почти кричал: — Негодяи! Идите, мстите мне! Что вам нужно от моего бедного несчастного брата?…

— Не надо заранее предполагать самое худшее, — с серьезным видом проговорил Асадолла-мирза. — Пусть они захватили железную дорогу из-за вашего брата — еще неизвестно, сумеют ли они в этой суматохе его отыскать. Да и полковник не ребенок, он не растеряется… — И, чтобы переменить тему, он быстро добавил: — А на свадебный вечер вы намерены приглашать гостей? Близкие родственники все же должны присутствовать.

— Надо бы бракосочетание провести как можно скромнее, без шумихи, — вмешался Дустали-хан.

— Это вызовет еще больший шум, толки пойдут. Все будут говорить: верно, у них что-то неладно, раз решили без всякой огласки свадьбу устроить.

Азиз ос-Салтане отослала Гамар в другую комнату и, когда та вышла, сказала:

— Можно воспользоваться предлогом, что кто-то умер и у нас траур, — поэтому никакого праздника не устраиваем.

— Но кто? Последнее время, слава тебе господи, все члены семейства пребывают в добром здравии.

— Постучи по дереву, Асадолла… Дай бог, чтобы все здоровы были!

— Моменто, а кстати: что это Фаррохлега-ханум говорила про покойничка — кем он нам приходится?

— И не думайте об этом, — заявил дядюшка. — Говоря между нами, к этому поганому покойнику только одна Фаррохлега-ханум и имела отношение, да и то отдаленное. А уж что касается его связей с англичанами…

— В любом случае, кого-то найти надо, — настаивал Асадолла-мирза. — Скажи-ка, Дустали, как поживает твой дядюшка Мансур ос-Салтане?

— Чтоб у тебя язык отнялся! — завопил во всю мочь Дустали-хан. — Чем тебе насолил мой бедный дядюшка, что ты ему смерти желаешь?

— Моменто, когда это я желал его смерти? Мне просто пришло в голову, что давненько мы не слыхали ничего о дядюшке Мансур ос-Салтане, вот я и спросил, как он себя чувствует. Девяносто пять лет прожил, бог даст, несмотря на все свои болезни легких, почек и желудка еще девяносто пять проживет, чего нам скупиться… И вообще, вы сами виноваты — обидели Фаррохлега-ханум, а ведь она сейчас могла бы нам помочь. Она бы, если надо, из-под земли для нас покойника выкопала.

— О чем вы говорите? — вступил в разговор отец. — Если бы на днях предстояло какое-нибудь траурное собрание или поминки, Фаррохлега-ханум за те несколько минут, которые здесь пробыла, обязательно выложила бы все подробности.

Асадолла-мирза, смеясь, предложил:

— А если попросить мать Практикана Гиясабади, чтобы она в полночь явилась к дядюшке Мансур ос-Салтане? Может, он со страху-то…

Дустали-хан опять завопил, но Азиз ос-Салтане не дала ему разойтись:

— Ну и болваны мы все! Ведь можно сослаться на траур в семье жениха.

Это была прекрасная мысль, что и подтвердили все присутствующие.

В тот вечер мы допоздна дожидались возвращения дяди Полковника и его жены. Когда они наконец появились, вид у дяди был мрачный, жена следовала за ним со слезами на глазах: поезд пришел, но Пури в нем не оказалось.

Дядюшка Наполеон, пытаясь утешить брата, говорил, что они, конечно, не смогли выехать по непредвиденным обстоятельствам, но сам думал совсем по-другому. Утром, когда я увидал Маш-Касема, тот сказал: