Виктор Шендерович - Изюм из булки. Том 1

Потом моя судьба свернула с эстрадной дорожки, и я забыл человека с усталыми глазами.

Мой взгляд наткнулся на них через десять лет — в забегаловке у Белорусского вокзала. Приткнувшись у окна, владелец глаз пил какую-то кофейную бурду. Руки, державшие чашку, немного тряслись. Все радости прошедшего десятилетия — первого десятилетия ново-русского капитализма, со всеми его «счетчиками» и прочей конкретикой , — серой плитой лежали на лице бывшего владельца серебряного джипа.

Не поручусь, что у него было где переночевать в тот день.

Вздрогнув, я отвел глаза, но еще раньше отвел их он.

Самую высокую оценку своей телевизионной работы я получил от смуглого крупного господина, мне совершенно незнакомого.

— Господин Шендерович, я за ваши программы пачку чая давал охране!

Мы ехали по Садовому кольцу. За минуту до того он причалил на мою поднятую руку.

— Сидели? — уточнил я зачем-то.

Он кивнул.

— За что?

— Я рэкетир, — просто ответил он и рассказал историю, вполне банальную для начала девяностых. Делили «Лукойл» в Волгограде… Вызвали «бригаду» из Средней Азии… Начальник РОВД взрывал своих, потому что был в доле…

— Я шесть с половиной лет получил. Бог меня сохранил. Остальных потом закатали под асфальт вместе с семьями, — спокойно, как о рыбалке, рассказывал мой попутчик. — Там война была настоящая…

Пока он сидел, остался без дома и прописки в Ашхабаде. Живет теперь в этой «Волге», которую ему подарили по старой памяти братки. Братки зовут обратно в криминал, но он туда больше не хочет. Чеки от всех покупок возит в «бардачке» машины — бережется от милиции…

— Как вас зовут? — спрашиваю напоследок.

— Южный, — отвечает. — Рэкетир Южный. Вы не сомневайтесь, — добавил он, — я настоящий был рэкетир, меня Кобзон знает…

N. рассказывал мне о своем бизнесе в 90-х на Украине — как дивно, просто и в полном соответствии с законом все складывалось! Картина выходила совершенно бельгийская…

— Погодите, а рэкет? — осторожно поинтересовался я.

— Какой рэкет! — удивился N. — Никакого рэкета не было.

И помолчав, добавил:

— У меня дядя — глава федерации рукопашного боя Украины.

Играть на баяне, щипать секретарш, пороть губернии, летать на истребителе, прилюдно мочиться и мочить… — вот что нужно! И народная любовь подоспеет.

А Егор Тимурович Гайдар, возражая в 1992-м кому-то из народных депутатов, позволил себе слово «отнюдь». Те взревели от возмущения и даже ногами затопали. Они решили, что над ними издеваются.

Чуть позже, перечисляя порядок действий, необходимых в российской экономике, Егор Тимурович принялся разгибать пальцы из кулака, начиная с большого (молодость российского премьера прошла в Принстоне).

И я, симпатизирующий ему, вдруг понял с печалью, что у Егора Тимуровича нет политических перспектив. И макроэкономика тут ни при чем.

Дело было в октябре 93-го.

— Если к власти снова придут коммунисты, это будет апокалипсис, — сказал Егор Гайдар.

— Что будет? — не понял телезритель.

— Пиздец будет, — перевел ему другой.

…анализируя ситуацию тех дней, родил словосочетание «эпицентры власти». Он даже не понимал, до какой степени угадал со словом.

— Фашизм в России не пройдет, — успокоил демократическую общественность Григорий Горин.

И пояснил свою мысль:

— Не пройдет по той же причине, по которой не прошли ни социализм, ни капитализм. Просто в России ничего не проходит!

В начале девяностых жена работала в американской фирме, проводившей пиар-кампанию российской приватизации.

Однажды она проснулась в холодном поту: ей приснилось, что ее сослуживцы отпиливают ноги каким-то старикам. А начальник Билли говорит: я тебя предупреждал: в нашей акции должны участвовать все слои населения, в том числе инвалиды… И жена во сне вспоминает, что не обеспечила участие инвалидов! И вот, для пущей американской политкорректности, старикам отпиливают конечности.

По результатам приватизации следует признать, что сон оказался — в ногу…

День ельцинского референдума («да-да-нет-да») я встретил в Риге.

Участок для голосования добрые латвийские власти устроили не в российском посольстве, а в одной из воинских частей на окраине города — туда я и поехал, в славной компании со Жванецким и Карцевым.

Разумеется, их немедленно узнали. Жванецкий стоял в плотном кольце соотечественников, расписываясь на тетрадных листах, воинских книжках и фуражках; с Карцева сбирали пыльцу по соседству.

И вот некий военнослужащий, отстоявши очередь к Жванецкому и получив доброжелательный автограф на фуражке, поинтересовался:

— Вы небось за Ельцина?

— За Ельцина, — подтвердил Жванецкий.

— Фашист! — сказал ему военнослужащий, забрал фуражку с автографом и ушел.

Программа «Время», конец 1994-го.

Из самолетного нутра выпадает бомба. Бомба разламывается на несколько кусков, те — еще и еще… Через несколько секунд внизу встает на дыбы земля. Сущий ад!

Все это комментирует приятный баритон за кадром. Вот какое замечательное оружие производит НПО «Базальт», говорит баритон, и нет ему аналогов в мире, и все хотят его купить: и Ирак, и Саудовская Аравия… Огромный интерес в Латинской Америке! Но (говорит баритон) — разрыв хозяйственных связей, невыплаты, инфляция… В результате: такое хорошее оружие лежит на складах, и склады взрываются…

Последняя фраза репортажа стоит того, чтобы привести ее дословно. «В итоге, — говорить опечаленный баритон из программы “Время”, — получается: ни себе, ни людям!»

Моя дочь, моя жена и моя теща договариваются по телефону о встрече на Пушкинской пощади.

— У магазина «Бенетон»! — говорит дочь.

— Который раньше назывался «Наташа», — уточняет жена.

— А-а, это там, где бомбоубежище… — понимает наконец теща.

Мой киевский друг Саша Володарский когда-то играл в настольный теннис и даже входил в юношескую сборную Украины. Много лет спустя по папиным стопам пошла дочь…

И вот однажды она звонит отцу с насущным вопросом: напомнить, как делается резаный удар. Володарский, на шестом десятке жизни, объясняет, как учили:

— Все очень просто, дочура: руку резко, снизу вверх, под углом сорок пять градусов, — и на пионерский салют!

— А пионерский салют — это как? — спросила дочка.