Андрей Баранов - Сказ о тульском косом Левше и крымской ай-Лимпиаде

Наставление для чиновников, богатырских наставников и их подмастерьев, а также всех прочих спортивных военачальников составленное казачьим генералом Платовымпод редакцией Лизы Лесистратовой

Сочинение это составляет дамский блокнот, очевидно одолженный для сей цели Платовым у девицы Лесистратовой; читать рукопись очень трудно, потому что правописание ее чисто казачье, например вместо «необходимо» писалась «не обходимо», вместо «употреблять» – «потреблядь» и проч., однако же многократно исправленное женским почерком, вообще же в рукописи столько вымарываний и лизиных собственноручных поправок что от первоначального текста Платова очевидно остался один как бы обглоданный пираньей остов – прим. Авт.

Необходимо, дабы между атлетоначальниками царствовало единомыслие. Чтобы они, так сказать, по всему лицу земли единым уставом. О вреде спортивноначальнического многомыслия распространюсь кратко. Какие суть атлетоначальниковы права и обязанности? – Права сии суть: чтобы раздолбаи трепетали, а прочие чтобы повиновались и усердно тренировались. Обязанности суть: чтобы употреблять меры кротости, но не упускать из вида и мер строгости, угощая пряником и про угощение плеткой не забывать. Сверх того, поощрять спортивные науки. В сих кратких чертах заключается недолгая, но и не легкая спортивноначальническая наука. Размыслим кратко, что из сего произойти может?

«Чтобы раздолбаи трепетали» – прекрасно! Но кто же сии раздолбаи? Очевидно, что при многомыслии по сему предмету может произойти великая в действиях неурядица. Раздолбаем может быть лентяй, который наставника указания ни в грош не ставит и мимо ушей пропускает, но это раздолбай так сказать, третьестепенный; раздолбаем называется вор, непрерывно лапу запускающий в клубный бюджет, но и это раздолбай лишь второй степени, наконец, раздолбаем может быть вольнодумец, каковой смеет свой взгляд на тренировочный процесс иметь и даже играющим тренером себя объявлять – это уже раздолбай настоящий, и притом закоренелый и нераскаянный.

Из сих трех сортов спортивных раздолбаев, конечно, каждый должен трепетать и стрематься, но в равной ли мере? Нет, не в равной. Лентяю следует предоставить трепетать менее, нежели вору; вору же менее, нежели безбожному вольнодумцу. Сей последний должен всегда видеть пред собой пронзительный атлетоначальнический взор, и оттого трепетать беспрерывно.

Теперь, ежели мы допустим относительно сей материи в спортивных начальниках многомыслие, то, очевидно, многое выйдет наоборот, а именно: безбожники, полагающие что лучше тренера знают как и кого тренировать, будут трепетать умеренно, воры же и лентяи всеминутно и прежестоко. И таким образом упразднится здравая административная экономия и нарушится величественная административная стройность! (последнее полностью приписано бисерным почерком с завитушками, очевидно девицей Лесистратовой).

Но последуем далее. Выше сказано: «прочие чтобы повиновались» – но кто же сии «прочие»? Очевидно, здесь разумеются спортивных дел мастера вообще: однако же и в сем общем наименовании необходимо различать: во-первых, благородное дворянство, которое занято дуэльными упражнениями на шпагах и пистолетах, вo-вторых, почтенное купечество, организующее скачки на призовых рысаках и, в-третьих, земледельцев и прочий подлый народ, которые собственно и составляют костяк нашей богатырской команды.

Хотя бесспорно, что каждый из сих трех сортов обывателей обязан спортивному начальству повиноваться, но нельзя отрицать и того, что каждый из них может употребить при этом свой особенный, ему свойственный манер. Например, дворянин повинуется благородно, выходит к олимпийскому барьеру и вскользь предъявляет резоны; купец повинуется с готовностью и просит принять хлеб-соль да пустить своего рысака в обгон прочих; наконец, подлый народ повинуется просто и, чувствуя себя виноватым в медальных недоимках, раскаивается и просит прощения. Что будет, ежели атлетоначальник в сии оттенки не вникнет, а особливо ежели он подлому народу предоставит предъявлять резоны, куда и зачем на стадионе бежать? Страшусь сказать, но опасаюсь, что в сем случае спортивноначальническое многомыслие может иметь последствия не только вредные, но и с трудом исправимые!

Рассказывают следующее. Один озабоченный атлетоначальник, вошед в кофейню дабы закусить перед спортивного комитета трехчасовым заседанием спросил себе для бодрости рюмку водки и, получив желаемое вместе с медною монетою, в сдачу, монету проглотил, а водку вылил себе в карман. Вполне сему верю, ибо при спортивноначальнической озабоченности подобные пагубные смешения весьма возможны. Но при этом не могу не сказать: вот как атлетоначальники должны быть осторожны в рассмотрении своих собственных действий, дабы потом официальный протест себе же на самих себя не подавать!

Последуем в наших спортивных изысканиях еще далее. Выше я упомянул, что у атлетоначальников, кроме прав, имеются еще и обязанности. Сколь горькое это для многих чиновников спортивных слово! Но не будем, однако ж, поспешны, братья и сестры, друзья и партнеры по команде! размыслим зрело, и, может быть, мы увидим, что, при благоразумном употреблении, даже горькие вещества могут легко превращаться в стимулирующие мышечную а иногда и умственную активность!

Обязанности атлетоначальнические, как уже сказано, заключаются в употреблении мер кротости, без пренебрежения, однако, мерами строгости. В чем выражаются меры кротости? Меры сии преимущественно выражаются в спортивно-олимпийских приветствиях и пожеланиях, кричалках и речевках. Обыватели, атлеты и болельщики, а в особенности подлый народ, великие до сего охотники; но при этом необходимо, чтобы спортивный начальник был в мундире с медалями и имел открытую физиономию и благосклонный взгляд. Нелишнее также, чтобы на лице играла улыбка.

Мне неоднократно случалось в сем триумфальном виде выходить к болельщицким толпам, и когда я звучным и приятным голосом восклицал: «здорово, ребята! забьем сегодня на все?» – то, ручаюсь честью, немного нашлось бы таких, кои не согласились бы, по первому моему приветливому знаку, броситься на судью и пустить его на мыло, лишь бы снискать благосклонное мое одобрение. Конечно, я никогда сего не требовал, но, признаюсь, такая на всех лицах видная готовность всегда меня радовала. Таковы суть меры кротости. Что же касается до мер строгости, то они всякому, даже не бывшему в казачьих войсках, довольно известны. Стало быть, распространяться об них не стану, а прямо приступлю к описанию способов применения тех и других мероприятий.

Прежде всего замечу, что атлетов начальник никогда не должен действовать иначе, как чрез посредство специальных мероприятий. Всякое его действие не есть действие, а есть спортивно-организационное мероприятие. Приветливый вид, благосклонный взгляд, ай-лимпийский призыв суть такие же меры спортивной политики, как и экзекуция болельщиков посредством жандармской команды. Наш обыватель, будь то на стадионном поле или вне оного, всегда в чем-нибудь виноват, и потому всегда же надлежит на порочную его волю воздействовать. В сем-то смысле первою мерою воздействия и должна быть мера кротости. Ибо, ежели спортивный начальник, едва зайдя на стадион прямо начнет палить или сечь нагайками да рубить шашками, то он достигнет лишь того, что перепалит всех болел и чудо-богатырей и, как древний Марий, останется на развалинах один с письмоводителем. Таким образом, употребив первоначально меру кротости, спортивный начальник должен прилежно смотреть, оказала ли она надлежащий плод, и когда убедится, что оказала, то может уйти домой; когда же увидит, что плода нет, то обязан, нимало не медля, приступить к мерам последующим.