Виктор Белько - Легенды о славном мичмане Егоркине

Так вот, значит… Шашлыки тогда мы сделали хорошие – мяса было ведра два, хорошо замаринованного, да еще по новому особому армянскому рецепту, который наш штурман-бакинец от своих предков унаследовал. А к ним были огурчики, помидорчики там, всякие, зелень, целый пакет, кто-то из отпуска привез, водки и вина – тоже всего хватало. Наш механик в соседний город, столицу местных горняков и металлургов, за ней, за водкой-то, специально, с оказией, в пятницу ездил. Потому, как в нашем гарнизонном магазине, на который бронзовый Ильич нам рукой с постамента на главной площади Загрядья, день и ночь показывал, в те времена были только вино, коньяк и ром. А этот ром был, к слову сказать, еще такой, которым негры из-за своей завоеванной независимости напрочь отказались травиться. Так он и назывался – “Ром для негров”. Вот тянуло военторг на экзотику – и ром, и настоящий португальский портвейн, и венгерский токай, и ирландский джин – а водки нет! Водку же почему-то в те времена наш “ванькинторг” не закупал для гарнизонов, наверное, рассчитывал, что ворованное корабельное (или авиационное) шило мы больше уважаем. Или нравственность нашу берег, резонно полагая, что коньяка и джина много не выпьешь. А на трезвую голову совершать аморальные поступки у нас как-то совсем не принято… Списать свою дурь на плохую водку со слабой закуской – это нормально, тебе даже посочувствуют. Кое-кто. А вот “подвиг” по своей собственной дури не простят! Говорят, сам Александр III точно так поступал – пьянство прощал, но и только…

Был, конечно, и обычный портвейн – но он на любителя. Да и качество, извините, но, мягко говоря, там совсем не ночевало! Я сам из казачьих краев, там к вину с детства приучены. Но! – (многозначительно поднял указательный палец вверх и сделал эффектную паузу Егоркин). И продолжил поучающим тоном:

– К вину-то домашнему и хорошему, да за щедрым столом среди родных и друзей. Да и само вино там – это чистейший виноградный сок, напитанный нашим щедрым кубанским солнцем! Для радости своей и своих друзей его казаки делают испокон веку! Поэтому алкашей – синюшников у нас и на порядок поменее, чем в центре среднестатистической России-матушки. Это – если брать в процентах на душу населения.

Тут Егоркин смочил пересыхающее горло стаканом свежайшего “Кольского” пива и продолжил: – У нас, у военных-то, она, водка, тогда в дефиците была, а вот горнякам без нее, без русского национального антистресса, нельзя никак – а то их план добычи и производства в опасности будет. И это их начальство и партийное руководство прекрасно понимало. Вот и снаряжали мы с оказией делегации к ним периодически, и – особенно, перед праздниками. Чем создавали им очереди иногда. Но – ничего, горняки – они мужики с понятием! Тем более, что многие из них в Заполярье, да на Северном флоте срочную службу оттрубили. А вот уж это – как братские узы!

Так вот, отдохнули мы тогда шикарно, никто никуда не торопил, следующий день тоже был выходной – за недавние удачные учения, которые “съели” пару выходных у всего флота. Солнца никто давно за горизонт не закатывал – конец июля, попели мы вдоволь разные песни – и народные, и не очень, поговорили, как всегда, и обо всем, по закону древних викингов. Ага, точно – в море – о бабах, а с бабами о – море. Откуда знаешь? У вас – тоже? А куда денешься? Закон – он на то и закон! И вот, когда заиграл гимн в Мишкином транзисторе, мы только тогда собрались и пошли домой. А со словами, или без слов он был, гимн-то, не помню! Но все же думаю, что без слов – при такой закуске до шести-то утра водка бы давно бы кончилась, а у нас кое-что еще, на наше счастье, как потом оказалось, осталось… Ну, точно говорю, оставалось, просто забыли мы как-то про резерв, потому и не допили. И хорошо сделали, а иначе бы все мы были бы в рабстве, да и вы тоже. У кого, у кого? Да у этих, из созвездия Волопаса, система Сигма – 347 какая-то. Откуда я такие матерные слова знаю? Узнаешь тут, блин…

Ну, вот, идем мы себе, идем, растянулись по старой немецкой дороге, вдоль недостроенных еще в ту в войну тяжелых береговых батарей, разбились по интересам, кто по двое, кто по трое. Кругом – красота, пахнет травой, можжевельником. От залива морской прохладой веет! А я с Мишкой, своим закадычным приятелем, – самые первые, бодро прем шампуры, плащ-накидки, ведра из-под маринованного мяса. И как-то так резво с места взяли, легко оторвались! Груженному-то цветочки нюхать, да природой любоваться не больно-то хочется, быстрей бы добраться до места, да разгрузиться. Или хотя бы оторваться от толпы и встать, сбросив поклажу, чтобы отдохнуть, пока остальные догонят. И вдруг вижу – стоит какая-то хреновина чуть в стороне от дороги, по форме – как кастрюля, даже вроде с крышкой, а размером – явно намного побольше “Камаза” будет. Даже с прицепом… И что интересно, пока совсем не приблизились – не видно, ведь, было! Даже с десяти-то метров – и то, как-то так размыто… Оптическая мимикрия – это мне потом уже рассказали. Хитрая такая штука, точно говорю… Правда, плохо понял, как она работает. Как-то транслирует изображение заднего вида на передний борт, только как – так я и не понял. Так вот, а у этой штуки человек пять мужиков суетятся, одетые в какие-то серо-серебристые комбинезоны. Нет, такой мысли – как она туда попала-то, среди сопок и без дороги, у нас сразу не возникло, водки, наверное, все-таки было много.

– Или мало! – вставил майор

– Или мало! – подозрительно-покорно согласился Егоркин.

– Не отвлекайся, старый, давай дальше! – поощряющее и дружно сказала, почти хором, заинтересованная публика.

– Оставили мы свой груз на дороге, – продолжил он, и только у меня рюкзачок за спиной остался, лень снимать было, да и двинули к ним – может помочь чем, да и узнать, кто они такие и откуда – до норвежской границы – километров-то семь всего было. Захотелось, блин, проявить бдительность, ага… Подходим – а от этой железяки металлом гретым и маслом пахнет, да как-то не по-нашему, запахи летние напрочь забивает. Подошли ближе, глядим, а они насторожились, один даже трубкой какой-то в нас тычет. Мы здороваемся, чего, мол, у вас, мужики, а они молчат, и совсем не радуются нам. И тут вдруг что-то у меня в голове словно щелкнуло и вдруг слышу вроде какие-то голоса, но не ушами, а как-то внутри, прямо в голове, где-то в мозгу, и не словами даже, а сразу образами – кто, мол, вы такие, и что вам надо? Мне тоже потом это объяснили, что это обычная форма общения этих “тарелочников” при встречах с местными аборигенами. Чтобы с переводом не путаться. На пальцах это трудно объяснить, но где-то так…

– Местные мы, – отвечаю, уже вслух, – военные из поселка Загрядье.

Они вроде бы поняли, что я сказал, но как-то нехорошо переглядываются. Гляжу на их морды – мама моя, а они-то у них какие-то бледные, с зеленоватым отливом, и глаза здоровущие, прямо как у совы, нет, скорее как у кошки – косой разрез, и краешки как-то вверх приподняты. Но черные-черные, какой-то невероятной глубины, как колодец в пещере, а зрачков и не видно вовсе. Я даже подумал, что очки это у них, но нет – очки у них тоже были, видно защитные от чего-то, и приподняты к верху, под такие плоские береты. А один, из них, еще поздоровее меня, так и спрашивает: