Александр Стефанович - Париж ночью

По вечерам все собирались вместе, то в одной, то в другой семейной комнате, обсуждали окончившуюся репетицию и спорили о тех или иных творческих решениях. Но последнее слово всегда было за Оливером. Не только потому что он являлся постановщиком спектакля. Он, приехавший в Москву из Лондона по студенческому обмену, олицетворял в глазах своих друзей западный мир со всеми его достоинствами и недостатками. Достоинств было много, а недостаток один — друзья считали англичанина слишком рациональным. Наша русская душа — тонкая и ранимая субстанция, а ваша — прагматичная, объясняли ему друзья, и Оливер соглашался.

Как-то вечером они придумали новую игру. Еще в институте на репетиции Оливер был недоволен тем, как Инга, играющая Мону, массирует своими ступнями пятки Мотылька, игравшего Иону, — именно этим способом выражали свои чувства друг к другу герои Воннегута. Разговор на эту тему продолжился за ужином в комнате общежития. Компания уселась на двух кроватях за импровизированным столом, составленным из двух табуреток. Ужин состоял из четырех бутербродов с колбасой и бутылки вина.

— Не понимаю! — воскликнула Инга. — Что тебя не устраивает?

— Твои ноги должны быть нежными и легкими. Они должны извиваться вокруг его тела, как щупальца медузы…

— Все равно не понимаю, — покачала головой Инга и сказала с вызовом: — Режиссер, если не можешь объяснить, то хотя бы покажи!

— Хорошо, — сказал Оливер и вышел из комнаты.

Через пять минут он вернулся с тазом, наполненным водой. Закатал джинсы и принялся мыть ноги под насмешливые реплики сокурсников:

— Вот оно, истинное лицо этих английских чистюль! Не может до девушки дотронуться, не помывшись! Русскому человеку такое бы в голову не пришло. Он живет страстями.

Но Оливер уже привык к подобным шуточкам и пропускал их мимо ушей. Вытерев насухо свои ступни, он начал нежно и ловко ласкать пятки Инги:

— Теперь поняла?

— Нет, еще не совсем. Продолжай, Оливер, ты так хорошо это делаешь.

— Хорошо, но однообразно, — неожиданно вставила жена Оливера Вика. — Он и в постели такой же отмороженный! А ведь если включить фантазию, то могут быть такие варианты…

— Покажи! — подзадорил ее Оливер.

Вика не заставила себя ждать. Быстро сполоснула ноги и принялась показывать ласки пятками не только на ногах, но даже на шее и затылке Мотылька — мужа Инги.

Мотылек, смеясь, застонал от наслаждения.

— Кажется, я поняла! — воскликнула Инга.

Тоже сполоснув ноги в тазике, она стала демонстрировать свои знания на шее и лице Оливера, который расплылся в улыбке и даже в знак поощрения артистки поцеловал ее в пятку.

Из этого случайного эпизода возник целый ритуал. Оказалось, что массаж ступнями и пятками замечательное развлечение, и теперь они все вместе практиковали его по вечерам параллельно с чтением цитат из «Колыбели для кошки»:

— «Будь, я помоложе, я написал бы историю человеческой глупости, взобрался бы на гору Маккайб и лег бы на спину, подложив под голову эту рукопись. И взял бы с земли сине-белую отраву, превращающую людей в статуи. И стал бы статуей, и лежал бы на спине, жутко скаля зубы и показывая длинный нос — САМИ ЗНАЕТЕ КОМУ!»

— «Внимайте и радуйтесь!»

— «БОКО-МАРУ поможет!»

В общем, все это были обычные приколы веселой актерской компании. Но вот что в этой истории совершенно непонятно: как Оливер, муж Вики, и Инга, жена Мотылька, стали любовниками? Когда они успели? Ведь практически круглые сутки все они находились друг у друга на глазах. Но факт остается фактом.

Однажды после репетиции Инга сказала Мотыльку:

— Боб, я сегодня не приду домой. Я теперь живу с Оливером. Мы сняли квартиру. Не обижайся. Это жизнь.

И ушла.

Мотылек был так потрясен, что у него подкосились ноги, и он не смог побежать за Ингой, чтобы выяснить отношения.

Примерно то же самое Оливер сообщил Вике и тоже не пришел ночевать в общежитие.

Вика пришла вечером к Бобу, они молча выкурили полторы пачки сигарет. Потом она отправилась спать к себе в комнату.

Положение усугублялось тем, что до выпуска дипломного спектакля оставалось чуть больше двух недель. Репетиции нельзя было прерывать.

На сцене учебного театра исполнители главных ролей в «Кошке» Инга и Мотылек разыгрывали любовные сцены в соответствии с текстом Воннегута, и можно было только себе представить, какие чувства кипели в их душах на самом деле.

Больше всех переживала Вика: ее прелестное лицо стало земляным, а под глазами легли черные круги.

Только Оливер, как самый цивилизованный участник этого странного квартета, умел скрывать свои эмоции и совершенно бесстрастно разъяснял актерские задачи и Бобу, и Вике, и Инге.

За несколько дней до экзамена, когда Оливер собирался в институт, Инга, подкрашивая себе глаза в ванной комнате, вдруг спросила:

— Оливер, а когда мы поедем в Лондон?

— Я собираюсь сразу после экзаменов.

— А я?

— Не знаю. На меня в Англии сейчас навалится много проблем. Отец тяжело заболел. Мама сходит с ума. Я вообще не имею представления, как у меня там все сложится. Я решил вернуться через полгода и все с тобой обсудить.

— Я тогда тоже могу кое-что с тобой обсудить. Понимаешь, милый, мне кажется, мы совершили ошибку, и чем скорее мы ее исправим, тем лучше будет нам всем.

— Ты о чем? — спросил Оливер.

— О том, что я возвращаюсь к Мотыльку. Ты уж меня извини. Это жизнь.

— Подожди… Ты о чем?.. Давай это обсудим по дороге в институт…

— Нечего обсуждать, — холодно сказала Инга, — я уже все решила. Ты езжай один. Начинай репетицию, а я соберу свои вещи и подкачу в театр к началу второго действия.

Оливер, шатаясь, вышел во двор, сел в свой старенький, купленный по случаю «жигуленок» и помчался по направлению к учебному театру. Руки его тряслись, пелена мутными волнами накрывала глаза.

На набережной «жигуленок» потерял управление и врезался в опору метромоста.

Его доставили в «Склиф». На второй день он пришел в себя, а когда ему сообщили, что пришла его жена, он приподнялся на подушке и сказал вдруг:

— Да, да… Пусть Инга заходит…

Вошла Вика.

Оливер отвернулся к стене и умер.

Вечером того же дня Инга вернулась в комнату Мотылька с вещами.

— Это была ошибка, — сказала она. — «БОКО-МАРУ поможет?»

Никто не знал, почему у такой очаровательной девушки, как Марина, было такое жуткое прозвище — Чума.

Долгое время это оставалось тайной и для двух моих приятелей, Игорька и Ленчика, которые пригласили Марину с ее подругой Леной совместно провести уик-энд. На самом деле в облике Марины не наблюдалось ничего ужасного или болезненного. Была она девушкой видной, зеленоглазой, с замечательными длинными вьющимися волосами и точеной фигурой — настоящий тип русской красоты. В этой категории ее впору было показывать на какой-нибудь всемирной выставке. Хотя девушкой ее можно было назвать только условно. Марина была замужем. Но этот недостаток как-то не замечался. Чуму не особенно связывали семейные узы — она любила выпить и погулять. Этому способствовала профессия ее мужа, солиста популярного музыкального ансамбля, вечно находившегося на гастролях.