Александр Стефанович - Париж ночью

Через три дня тетрадочка была исписана до последней страницы талантливыми и юмористическими фантазиями, и если бы отыскать ее в архивах прокуратуры, то по этим сюжетам можно было бы снять захватывающий фильм. На фестивале эротических фильмов ему был бы гарантирован Гран-при.

На четвертый день Витю выводят из КПЗ и ведут на допрос к той же следовательнице. По результатам анализов она предъявляет Невскому обвинение. Но Невский не врубается, насколько это серьезно. Он еще находится под впечатлением своей Болдинской осени. Поэтому доверительно ей шепчет:

— Я тут все написал. Почитайте.

И подает ей тетрадку со своим юмористическим сочинением, которое в другой ситуации могло бы сойти за такой предмет литературы, как, скажем, «Лука Мудищев» или другие фривольные сочинения на ту же тему. Но баба-следователь не оценила литературных фантазий нашего Вити. И эта тетрадка ложится в уголовное дело об изнасиловании как улика, как вещественное доказательство того, что гражданин Невский — извращенец, педофил, эксгибиционист и так далее. Она составляет на Витю обвинительное заключение с цитатами из его сочинения и комментариями из учебников по криминалистике и судебной психиатрии. И это дело идет в суд. Несмотря на то что за него вступается множество знаменитых и уважаемых людей, которые пишут, что он талантливый режиссер, замечательный актер и надежда советского кинематографа, Витя Невский получает восемь лет тюрьмы, из которых он сидит семь. Он выходит на свободу уже совершенно седой, без зубов и с какими-то запавшими и трагически-горестными глазами.

Конечно, во ВГИКе его не восстанавливают, диплом он не защищает, а начинает работать на «Ленфильме» каким-то пятым помощником шестого ассистента с совершенно ничтожной зарплатой. Пьет и живет где придется. При этом все киношники относятся к нему с сочувствием: жалко парня, эта тварь сисястая изломала человеку жизнь ни за что.

И так бы оно, конечно, докатилось до трагического конца, до еще одной загубленной жизни и пропитого таланта, как это бывает у нас сплошь да рядом, но в этот момент грянула перестройка. В кино началась какая-то странная и дикая лихорадка, когда любой человек с улицы, без образования, мог получить постановку даже на «Мосфильме»! Это был бум плебейства и дилетантства в кино, результаты которого мы расхлебываем до сих пор. Ловкие люди брали деньги на постановку фильма у каких-то банков, спекулянтов нефтью, аферистов, обналичивали средства, возвращали «откаты», а на остаток средств что-то снимали. Про этот бум я уже упоминал. За год было снято почти триста фильмов!

Но среди этого мутного вала киномакулатуры могли всплыть и какие-то неожиданные вещи. На «Ленфильме» вдруг вспомнили, что есть Невский — хороший парень, которому надо помочь. Ему сказали: пиши сценарий. Он написал и снял свой первый фильм. Это была картина о несчастной любви, построенная на его детских воспоминаниях, — чернуха и достоевщина в стиле гиперреализма. Трогательная история любви мальчика и девочки на фоне страшной нищеты послевоенного Ленинграда. Убийства, грязь, черная эротика, кошмары. Но снято это завораживающее своей жутью кино было с потрясающей достоверностью.

Тут в Москву прилетает директор Каннского кинофестиваля, чтобы отобрать что-нибудь интересное для своей конкурсной программы. Ему показывают с десяток фильмов, но ему ничего не нравится. Потом он совершенно случайно видит фильм Невского и кричит: «Это Гран-при! Гарантирую! Я приглашаю режиссера на фестиваль!»

И Витя едет на Каннский кинофестиваль за своим Гран-при. А нужно сказать, что, даже став режиссером-постановщиком «Ленфильма», он не изменил ни стиля жизни, ни формы одежды и даже не вставил себе зубы, потерянные в тюрьме. Как выглядел бомжом, так им и остался. И в таком виде он прилетает в Париж. Там его встречает атташе по культуре нашего посольства, везет на вокзал, сажает в скоростной поезд и напутствует Витю, не знающего ни одного иностранного языка:

— Запомни заветные слова. Когда выйдешь из поезда в Ницце, найди такси и скажи: «Канн. „Карлтон-отель“». Там тебя ждут. Понятно?

Витя отвечает «понятно» и уезжает. Но выйдя из поезда в Ницце, Витя решил пройтись по этому славному городу. Тем более что Канны от него все равно никуда не денутся, главный приз фестиваля ему гарантирован. И по ходу своей ознакомительной прогулки Витю заносит в морской порт. Но не в парадную его часть, где стоят яхты миллионеров, а на задворки, где трудятся французские рыбаки, которые, на его взгляд, выглядят в доску своими парнями. Поэтому он залез на какую-то лодку и стал им объяснять на чистом русском языке, что он тоже портовый парень из Питера, а сейчас приехал по случаю на Каннский кинофестиваль. А они ему в ответ булькают что-то по-французски.

Потом он увидел у них бутылку, взял, налил себе стакан. Они посмотрели на него с некоторым отчуждением и спросили: «Рюс?» То есть поняли наконец, что он из России. И под каким-то предлогом выставили его с этой шхуны. Но — вежливо, по-французски, так, что Витя даже не понял степени их негостеприимства, а, наоборот, счел это за приглашение к продолжению знакомства и дружбы.

Поэтому он, ничтоже, как принято говорить, сумняшеся, тут же отправился в магазин. Тем более что у него были небольшие суточные, триста франков, которые ему выдали в Париже. В магазине Витя обнаружил, что во Франции бутылка дешевого вина стоит всего десять — пятнадцать франков, то есть два-три доллара. И Витя, прихватив десять бутылок, притащил их на шхуну, где недавно угостился стаканом. Рыбаки посмотрели на незваного гостя с недоумением, но их капитан, услышав позвякивание бутылок в пакетах, которые Невский прижимал к груди, поманил его пальцем на палубу. Без обид будет сказано, что французы — народ прижимистый. И тут они были просто потрясены, что в ответ на стакан, который, нужно отметить, Витя сам себе налил, он с чисто русской широтой притащил аж десять бутылок! Они закричали: «О! Рюс! Бон! Силь ву пле!» Выпили, побратались и уплыли ловить рыбу в Средиземном море. И занимались этим делом ни много ни мало, а пять дней. И все эти пять дней весь оргкомитет Каннского кинофестиваля искал русского режиссера Невского, который из Парижа выехал, а на фестиваль почему-то не приехал, хотя здесь его все ждали — и устроители фестиваля, и пресса. Ведь уже прошел слух, что он лидер программы и претендент на «Золотую пальмовую ветвь». Журналисты атакуют дирекцию фестиваля, кричат: «Где мсье Невски? Где этот новый Годар?!» Кинодивы трясут бюстами, желают с ним познакомиться и у него сняться. Продюсеры и сценаристы хотят предложить ему свои синопсисы. Но мсье Невски пропал. И все в смятении.