Илья Пиковский - Похождения инвалида, фата и философа Додика Берлянчика

Берлянчик был неприятно поражён, увидав, что она уже собрана и готова к выходу: в плаще с приподнятым воротником, причёске, туф­лях на высоких каблуках и с сумочкой под мышкой, над которой дело­вито было вздёрнуто плечо. На губах её блуждала одна из тех любезно-вымученных улыбок, коими деликатные люди обычно выпроваживают заси­девшихся знакомых. Додик почувствовал, что терпит поражение. Он сделал шаг в сторону двери и обвёл взглядом гостиную, задержав его на бауле с бальными вещами.

— Фирма «Сириус» больше не тревожит вас? — спросил он как бы на прощание. Наступила мучительная пауза.

— Тревожила, — наконец ответила она, словно колеблясь, гово­рить или нет. Но затем напряжение её позы ослабло. — Был тот самый молодой человек, — неожиданно охотно продолжила она. — Что, помни­те... тогда у вас в кабинете. Он опять привёл нотариуса. Они спро­сили акции моих предприятий, а когда я сказала, что их нет, потре­бовали закладную, — монархистка насмешливо усмехнулась. — Ему, бед­няге, не терпелось получить эту квартиру. Да только ничего не выш­ло...

— Вы погасили долг?

— Да, я заняла у знакомых, — её лицо на миг просиявшее уста­лым торжеством, снова потухло. — Профессор, извините, я сейчас в каком-то дурацком состоянии…

— Да, у вас усталый вид, но вам это идёт. Вы не так бесчело­вечно хороши. Что-нибудь случилось?

— Ничего особенного.

— Мда… Ирина Филипповна, я имел удовольствие пообщаться с вашей гостьей. Занятная особа. Далеко не светская на вид. На голо­ве какая-то самурайская качалка, а в сумке тюльпаны вместе с рыбь­ими хвостами. Да и знакомый у ней — вон под окнами стоит. Похоже, не из Вронских... Я не понимаю, что общего у вас?

— Вы всё прекрасно понимаете, профессор, — спокойно ответила она.

Берлянчик приподнял плечи и отвесил лёгкий поклон. Тем самым он давал понять, что осознаёт всю щекотливость ситуации, но не хо­чет её комментировать более, чем этим жестом. Он видел, что его приход надломил Ирину Филипповну. Что он поколебал её в каком-то решении, к которому она пришла ценой бессонной ночи и напряжения всех сил. Что, утратив твёрдость духа, она нуждается в его присутст­вии и даже в его возражениях, и что, оставив её без них, он разруша­ет остатки её нервного покоя. Некоторое время оба молчали, — каждый ждал, когда заговорит другой. У монархистки шевелились губы, и про­тив её воли мелко подрагивал подбородок. Берлянчика охватило какое-то щемящее чувство. Он подумал, что женская красота есть олицетво­рение радости жизни и в то же время грустный символ её неумолимой скоротечности.

Наконец Ирина Филипповна не выдержала: вынула сумочку из-под мышки, расстегнула плащ и, откинув его полу, села на раскладушку. Внизу её ждал хозяин «Мерседеса», и Додик понимал, что встреча с ним могла иметь для неё непоправимые последствия. Он видел, что её состояние требует разрядки.

— Знаете, профессор, — усмехнулась она, — иногда ум и красо­та — это страшная обуза! Особенно, если на тебе перелицованное платье, а в комнате таз для дождевой воды, которая сочится с потол­ка, и аварийные столбы, и ты, медалистка, не поступила в институт потому, что не хватило денег. Тебя всё время душит один единствен­ный вопрос: состоится ли твое блистательное будущее, или ты погрязнешь в безысходной нищете? В такие вот минуты и находишь чёрте что... Того же Павла, например… Я всю ночь думала об этом, и знаете, к чему пришла? Я решила сложить с себя все полномочия гла­вы «Престольного набата»...

— Я думаю, это минутная слабость, и не больше!

— Нет. Я сломлена, профессор. Я больше не могу им руководить.

— Не торопитесь с выводами, это иногда опасно. Я помню, дядя моего школьного товарища запил сразу после фултонской речи Черчилля — он испугался третьей мировой войны. Прошло пятьдесят лет, войны нет, а он стал алкоголиком. В подобных случаях никогда не следует спешить.

Снова раздался автомобильный сигнал. Монархистка поднялась.

— Ну, мне пора.

— Вас ждут?

— Вы сами видите.

Берлянчик молча взглянул на неё, думая о том, что если с вы­сот своего «Престольного набата» она рухнет в роль обычной шлюхи на вызовах, от неё мало что останется. Он покосился на пульт ох­ранной сигнализации у входа и, поднимаясь с качалки, горячо сказал:

— Ирина Филипповна, послушайте меня. Я уверен, что у вас лож­ная депрессия. Иногда наши беды — это всего лишь провозвестницы какого-то успеха. Я это знаю по себе. Поверьте, что ваша победа на подходе. Вот вам небольшой анализ. В начале века тоже бурлила демо­кратия, ну, и результат? Всё вылилось в такую краснознамённую монар­хию, о которой не мечтали и Романовы. А что сейчас? То же самое, уве­ряю вас. Один огромный Сталин раскололся на сотни ничтожных, полу­уголовных сталинят. Вот и всё! Только стреляют не в подвалах, а в подъездах. Поймите, государственное тело снова принимает привычное положение в пространстве, и вы, монархисты, должны не прозевать. И вот в такой судьбоносный исторический момент вы отрекаетесь от «Престольного набата»!

— Он держался на моих средствах, а я сегодня без гроша. Я утром не могла дать отцу на но-шпу.

— Вы? — изумился Додик. — Одна из богатейших женщин в стране?

— Это деньги не мои, а мужа.

— Но ведь акции на ваше имя?

— Да, но я у него ни копейки не возьму. Это будет чересчур ба­нально. Он заслужил большего, профессор. Гораздо большего. Я окуну­лась в эту грязь, надеясь, что мы с Павлом оба вынырнем другими. Он это обещал! Солидный бизнес, дети в Кембридже... Даже хотел в мэры баллотироваться. Он клялся мне в любви, а что теперь? Разве фирма «Сириус» посмела бы ставить мне такие кабальные условия, если бы не получила на это его согласие?

— Думаю, что нет.

— А мадам с рыбьими хвостами привела бы мне этот... «Мерседес»? Тоже нет. Это всё его головка. Он решил мне показать, что я стою без него, — прекрасно! Шлюха — значит шлюха. Только мы потом посмотрим на него...

— Ирина Филипповна, нет, нет. Любовью занимаются не со зла, а в удовольствие. Поверьте мне, потомку питерских лейб-медиков.

— Он будет валяться у меня в ногах!

— Не стоит, уверяю вас. Любовные репрессии — это сомнительное дело. Если вы хотите отомстить, надо вести себя иначе: думать о чём-то прекрасном, благородном. Это вас сразу успокоит, и вот тогда, ми­лости прошу, наносите свой удар. Но с холодной головой. Учтите, что большинство пакостей на свете делают в возвышенном состоянии души. Отмените эту встречу.

Тут запел дверной звонок. Ирина Филипповна вздрогнула, как от удара, и, побелев, вскочила с раскладушки. Берлянчик увидал, что в ней проснулся ужас перед предстоящей встречей.

— Успокойтесь, — сказал он. — Садитесь!