Натаниэль Бенчли - Русские идут!

Неподалеку от Главной улицы, в баре, неизвестно почему называвшемся «Пальмовая роща», тоже праздновали победу школьной команды, хотя все, кто там находился, давно вышли из школьного возраста. В просторном зале «Пальмовой рощи», покрытом линолеумом, слева возвышалась стойка, доверху заставленная банками с пивом. Напротив стойки были «кабинеты», а попросту крохотные кабинки — в них обычно усаживались дамы или парочки, желающие хоть как-то уединиться. За телевизором в конце зала была дверь на веранду, откуда можно было пройти в подвал и мужской туалет. Где расположен женский туалет и есть ли он вообще, никто не знал и никогда не интересовался.

Днем «Пальмовую рощу» освещали рассеянные лучи солнца сквозь боковые окошки и некое подобие витража над дверью. По вечерам с выбеленного потолка ослепительно сияли лампочки без абажуров — создавалось впечатление, что сотня фотографов одновременно снимают со вспышкой. В этот вечер, однако, ослепительное сияние было не так заметно из-за толпы, переполнявшей зал, и густых клубов сигаретного дыма. И вообще, на резкое освещение сегодня никто не обращал внимания — все были поглощены обсуждением выигранного матча, радость и общее веселье, казалось, смягчили свет, сделали его более уютным, почти интимным.

Большинство посетителей были одеты не слишком модно, но практично и тепло. Преобладали красные или черные короткие куртки, заправленные в брюки. Почти все были в головных уборах — красных охотничьих шапках, кепках с длинными козырьками для рыбной ловли в открытом море, ушанках. Двое мужчин были в рыбацких сапогах, трое — в форме береговой охраны. Посетители разбились на небольшие группы, составлявшие ячейки единого улья. Застолье отличалось от веселья молодежи за стенами бара своей солидностью и основательностью, собравшиеся получали удовольствие от степенной, неторопливой беседы. Она и была здесь приметой праздника — не будь победы в матче, в баре было бы совершенно тихо, а сейчас гул голосов был достаточно громким, людей тянуло пообщаться, а то и поспорить, а значит, провести время весело и с толком.

В боковой кабинке, обособившись, сидела пара, не принимавшая участия в общем веселье. Роланд Гарни сосредоточенно разглядывал стакан с пивом, который в его больших ладонях казался маленькой рюмкой. Ему было за двадцать, но все считали, что он либо моложе, либо старше. У него было открытое лицо с крупными чертами, белокурые густые волосы взлохмачены, как у мальчишки, однако кожа на шее сзади собралась в складки и огрубела от долголетнего загара, налитые силой руки были иссечены и обветрены. Три месяца летом он работал в гараже, обслуживал джипы и спальные вагончики отдыхающих, а остальное время года зарабатывал на жизнь ловлей моллюсков на собственной лодке, иногда промышлял треску и окуня. Ветер и соленая вода выдубили его кожу почище, чем у иных старых рыбаков. Напротив Гарни сидела Барбара Хейджман, вертя стакан с пивом в пальцах. Сейчас она говорила так горячо и убедительно, что ее глаза расширились и заблестели. Она была близорука и надевала очки, когда водила машину или вела урок в школе. Теперь, со стаканом пива в руке, в вязаной шапочке, скрывавшей прическу, она больше походила на юную студентку, чем на учительницу.

— В жизни своей я так не злилась, — произнесла она, ставя стакан на стол. — Они отнеслись ко мне так, словно я пришла их грабить, а не помочь им.

— Вы не здешняя, — ответил Гарни. — Здесь никто не потерпит, чтобы чужаки совались в дела островитян.

— Я и не суюсь! Но когда двенадцатилетний мальчик заявляется в класс в нелепом парике и рыжей бороде, я думаю, что в его семье что-то неладно!

Гарни засмеялся.

— Вы об этом не говорили. А что тут плохого?

— Как это что? — от обиды она заговорила громче. — Он отказался снять парик. Заявил, что дома ему разрешают так ходить и без него он мерзнет. Попробуйте вести урок, когда на вас глазеет рыжебородый гном, и сами поймете, что тут плохого.

Какой-то крупный, небритый мужчина выбрался из толпы и направился к кабинке. У него был такой вид, будто он только что встал с постели, где спал не раздеваясь. Однако светло-голубые глаза за стеклами очков были умны, проницательны и совсем не вязались с его внешностью. Сколько ему лет, определить было трудно, — где-то за сорок. С минутку он мялся у кабинки, пока Гарни его не заметил.

— Привет, Олин, присаживайся. Знакомься — Барбара Хейджман. А это Олин Леверидж.

Олин присел.

— Вы учительница, да?

— Да, — улыбнулась Барбара. — А что, заметно?

— Просто слышал, что Роли теперь гуляет с новой учительницей, вот и решил…

Барбара покраснела.

— Слухами земля полнится.

— Не все ты успел услышать, — заметил Гарни. — Ну ничего, все еще впереди. Хочешь пива?

— Я закажу, — отозвался Олин, выходя из кабинки. Гарни задержал его и, вынув доллар из кармана, протянул Олину.

— Платить буду я. — Леверидж направился к стойке.

Гарни положил деньги на стол.

— Наверное, получил работу, — произнес он, глядя на Барбару.

— Чем он занимается? — Барбара смотрела, как Леверидж локтями проталкивается сквозь толпу. Люди давали ему дорогу, но при этом не обращали на Олина никакого внимания.

— Трудно сказать. Он обычно наведывался на остров летом, потом решил пожить здесь круглый год, порисовать.

— Так он художник? — Барбара увидела, что Леверидж полез в карман за деньгами, расплатился с барменом и тщательно пересчитал сдачу.

— Он говорит, что вот-вот у него будет выставка. Но я не слыхал, что ему удается чего-нибудь продать. Живет в основном на случайные заработки.

Леверидж поставил на стол три бутылки пива и бокалы, а сам присел на краешек стула.

— Роли, видел бы ты, что со мной случилось вчера! — сказал он, разливая пиво. — Подумал было, конец мне пришел. — Сделав глоток, Леверидж продолжал: — Иду я домой, несу в бумажном пакете консервы на ужин… Я живу в хижине на болотах, — пояснил он Барбаре. — Вдали от людей лучше работается.

— Да, конечно, — уронила она.

— Так вот, я уже прошел полпути, миновал ручей у свалки, и тут огромный фазан вспорхнул прямо у меня из-под ног — ф-р-р! — Леверидж, смеясь, резко взмахнул рукой, вот так, дескать. — Пакет вылетел у меня из рук и плюхнулся прямо в реку. Пришлось снять обувь, носки, повесить брюки на перила мостика и полезть в воду. А она холодная, до костей пробирает. Пакет-то я нашел, но он, конечно, разорвался, пришлось банки вылавливать по одной. Только я выбрался на берег, как опять слышу — плюх! Что за черт? Да это с перил свалились мои брюки! Опять лезу в воду, выуживаю штаны. Тут загвоздка: надевать их мокрыми — совсем закоченеешь, а шагать до дому без штанов тоже вроде нехорошо. Все же решил не надевать и пустился бегом. Ноги онемели, я их совсем не чувствовал. И тут я нарываюсь на Линка Маттокса в новом синем джипе… Это начальник здешней полиции, — сообщил Леверидж Барбаре, — вы его, наверное, не знаете?