Юрий Абросимов - Пожитки. Роман-дневник

Мы аккуратно пожали друг другу руки.

– Вить, скажи, пожалуйста, сколько будет стоить порядок на могиле навести? Убрать тут все, и за оградой тоже, траву вынести.

Мужичок оценивающе посмотрел на могилу.

– Пятьсот рублей хватит? – предложила maman.

– Ну, хватит…

– А вот, послушай, я тебя спрошу. Ты не мог бы взяться… вообще тут… ограду поправить, столик, лавочку?

– Пошкурить, покрасить?

– Ну да! Сами-то мы неизвестно сколько будем ковыряться. Нам в общем-то не к спеху. А я бы тебе попозже, недельки через две, бордюрного камня привезла. За сколько возьмешься?

– Ну… тыщщи за три.

– А материал твой будет?

– Мой… – пообещал мужичок.

– Вот и чудненько! – удовольствовалась maman. – Тут ведь, сам понимаешь, времени особенно нет. А тебе заработок лишний.

– Угу… – согласился Виктор.

– Тогда я тебя вот еще о чем спрошу. Не мог бы ты рябину срубить? Боюсь, повалится от ветра, ограду сломает. Ты всю не убирай, оставь одну часть, которая прямо растет, а остальные две – видишь, наклонились? – срежешь, я хоть буду знать, что у деда нашего все нормально. Тут вон трава какая! Теперь еще и крапива полезла. Я так думаю, она отсюда идет – видишь, где по соседству две могилы еще бесхозные? К ним тогда, как похоронили в начале восьмидесятых, с тех пор не приезжает никто. А семена к нам летят. Потому все и заросло.

Мужичок критически глянул на соседние могилы.

– Не-е… – покачал он головой. – Не от них это. Это оно… само уже.

Упомянутое Виктором «само» отозвалось холодом в моей душе. Я давно подозревал: запустение на могилах не исчерпывается одной лишь материальной природой. Черствость и равнодушие близких умершего приводят к такому запустению. Моя черствость и мое равнодушие бурьяном проросли на могиле деда Ивана… Я вызвался полностью оплатить труд «мужичка при церкви», хотя и понимал прекрасно, что деньгами вину не отменить.

Скоро maman исполнится шестьдесят. Если бы я написал книгу про нее, написал бы откровенно, все, что знаю, все, что видел, а главное – что чувствовал в том или ином возрасте, с безвестностью было бы покончено, сам Ромен Гари с уважением пожал бы мне руку. Но при жизни родителей таких вещей не делают, да и после их смерти я не собираюсь пускать себе пулю в лоб. Стараюсь абстрагироваться от цифры. Лелею в себе признание, что она не означает ровным счетом ничего. Прорехи в здоровье – побоку. Главное – психомоторика, интеллигентность, язык, интуиция, желание жить и держать жизнь в строгости.

А еще есть кураж.

И не все еще выпито.

Последний финт от maman: она устроилась работать кондуктором и теперь «рассекает» на шикарном комфортабельном автобусе между Городом Детства и вавилонами. Рассказала, что во время очередного рейса в автобус зашел мужчина крайне преклонных лет. « Говнистый », как она определила. То есть из числа тех, кто думает, что седины могут служить защитой от зуботычин. Платить старичок отказался, хотя сел не на льготное место. Более того, начал «выступать»:

– Мне надо ехать! Понятно? Денег не дам! И ты передо мной не стой!

Maman наклонилась к нему и сказала голосом Снежной королевы:

– Мы с вами свиней вместе не пасли. Так что можете мне не тыкать. Таким тоном будете с женой своей разговаривать, если она позволит. Не хотите платить – на следующей остановке выйдете.

– Я? А? – завякал старичок. – Я?.. ня…

– Или я вас выкину!

– Мя…

– Вы-ки-ну!

Представляю, как она выглядит со стороны. Бесспорно умна. Бесспорно предупредительна. Порода, узаконенная свыше. Желающие вякать не по делу рискуют вылететь в окно; просить водителя об остановке maman не будет.

Двусторонне осознанно мы стали дружить в начале девяностых годов. Практически с нуля, мало-помалу сдвигая кровнородственную основу компанейски-интеллектуальной. Сегодня наше единомыслие обеспечивает в первую очередь разницу потенциалов во взглядах на окружающий мир, отчего возникает постоянный интерес друг к другу. Нам есть про что молчать при встречах, хотя мы редко пользуемся тишиной. Накопленный опыт нуждается в самовыражении. Мы достигли того уровня дискуссий, когда случайные попутчики бесед раздражают своими открытыми в изумлении ртами. Попутчики нам не нужнее свидетелей. Мы самодостаточны и автономны. Совсем недавно сдав норматив по общению, мы только-только начинаем говорить. Шестьдесят лет – всего лишь цифра, причина вздыхать для одних и повод для других судорожно размышлять о выборе подарка. Чую, чую очередь страждущих закусить на халяву.

Ладно… Отгремят никому не нужные юбилеи, все успокоится, мы снова сядем на огородике с кошками и собачкой, дядя Коля начнет вертеть шашлык, а мы, потягивая традиционное пиво, примемся следить за увяданием роз и спорить, обсуждая темы, вечные, как сама наша жизнь…

Надеюсь, что ты всегда найдешь меня, матушка. Где бы я ни потерялся.

В три часа пополуночи Девушка, разбудив меня, призналась:

– Послушай… У меня в животе… Это… что-то другое.

Везти роженицу в роддом необходимо, когда интервал между схватками составляет четыре минуты и в таком режиме схватки продолжаются не менее часа. У Девушки интервал составил десять минут. Я, скосив глаза, посмотрел на будильник. До подъема на работу чуть менее двух часов. Отлично! Еще удастся поспать!..

Ага, не тут-то было. Неожиданно я почувствовал, как мой живот охватил спазм, за ним еще один, потом еще. С одинаковыми промежутками затишья между.

«Опа… – мелькнуло в голове. – Рожаю!»

А ведь еще при Девушкиных родах собираюсь присутствовать. Так ведь точно не один ребенок получится, а целых два! И куда их потом распихивать?

Мыкался до формального срока побудки. Никого не родил. Девушка, впрочем, тоже.

На работе каждую минуту ждал вызова. Не дождался. Единственно, Девушка попросила приехать быстрее – ей будет спокойней.

Приехал. Ее периодически корчило.

– Слушай, – предложил я, – давай-ка посетим медцентр. Пусть они тебя посмотрят. Надо знать, в какой ты стадии и как вообще это называется.

Сказано – сделано.

Осмотрели и сказали, что щенность не ложная, роды начались, но раскрытия еще нет, есть размягчение .

Обратно домой решили сразу не ехать. Зашли в кафе, поели слегонца, после чего Девушке заметно поплохело. Интервалы сократились практически вдвое.

– Знаешь что, лапочка, – сказал я, – сейчас мы вернемся в роддом, и ты там останешься по-любому, чего бы тебе хотелось или не хотелось. Мы не для того платили бешеные деньги. С тобой должен сидеть не лох вроде меня, а высококвалифицированные специалисты!

Сил вести прения и спорить у Девушки, естественно, не оставалось. Я сдал ее в роддом, а сам благополучно отправился восвояси, пить пиво. Получив заверение в том, что без меня не начнут, и уверение в возможности пробуксовки родового процесса, я имел стимул немного расслабиться. Тем более что впереди предстояли крайне ответственные дела с очевидной толикой непредсказуемости.