Олег Рыков - Разговорчики в строю №2

— Да где ж я тебе такого найду? — удивился Черняев и, не желая утруждать себя выполнением заведомо невыполнимой задачи, просто-напросто устроил грандиозную выволочку Вите. Трезвее, конечно, Рогулькин от этого не стал, но меня из своей жизни вычеркнул. Вот уже неделю в ответ на все мои попытки завязать нейтральную беседу он молчал и лишь мрачно сопел, как невыспавшийся еж.

После очередного рабочего дня, проведенного в полном молчании, мы с Витей ехали в комендатуру. Там, под охраной вооруженного дежурного, находился мой личный сейф, куда по указанию Черняева я обязана была помещать на ночь дневную выручку. От конторы военторга комендатуру отделяли какие-то двести метров, но пешком я не ходила, ссылаясь на ответственность своего груза, а на самом деле — просто назло Рогулькину. Обычно после сдачи денег под охрану Витя подвозил меня домой, и к чести его надо заметить, этой традиции не изменил, несмотря на наш конфликт.

На крыльце, как обычно, курили несколько офицеров. Как обычно, метров за пятьдесят я приготовилась приветственно им помахать. Как обычно, при приближении нашего кривобокого грузовика они заулыбались и тоже замахали руками. И на этом привычный ход ежевечерних событий нарушился.

Дерево возле комендатуры росло всего одно. И вся беда состояла лишь в том, что его угораздило вырасти именно возле той колдобины на дороге, где замерзла лужа, каким-то чудом уцелевшая с осени. И где колеса Витиной машины, изящно вильнув, понесли нас в сторону, выдрав руль из нетрезвых Витиных рук В течение нескольких секунд, отделявших нас от дерева, внутри меня произошел очень серьезный и обстоятельный разговор.

— Имей в виду, — строго сказал один внутренний голос, похожий на мой, — у тебя под задницей месячная зарплата штаба дивизии. Будешь ее собирать по всей степи.

— Дура! — сказал другой голос, тоже похожий. — Не деньги, а мозги твои щас будут собирать по всей степи. И не ты, а другие люди.

— Рогулькин — сволочь, — решительно заключил третий голос, и это, кажется, я сказала вслух.

На этом разговор оборвался, потому что меня швырнуло вверх, потом вниз, корявый кленовый ствол со скрежетом ворвался в объятия нашей плоскомордой кабины, и меня швырнуло в последний раз — теперь уже вперед, головой в железную раму лобового стекла.

Первым, что я увидела прямо перед собой, открыв правый глаз, было внезапно опустевшее крыльцо комендатуры. От трех или четырех человек остался лишь столб табачного дыма и несколько тлеющих окурков. Левый глаз почему-то посмотрел в сторону и увидел прямо перед стеклом кабины ствол так некстати выросшего здесь дерева. Помню, меня страшно удивило, что по нему не ползают букашки. Я даже обиделась. Еще левее я обнаружила Витю, которого от удара сбросило с сиденья на педали.

— Ну ты как? — глаза у Рогулькина были совершенно круглые и донельзя перепуганные.

— Да ничего… вроде бы… Шишка только, наверное, будет. А ты как?

Но тут Витя вспомнил, что он со мной не разговаривает, засопел и полез из кабины осматривать повреждения.

Повреждения оказались незначительными. На видавшей виды морде нашего ГАЗа лишняя вмятина была практически незаметна, а проблему покореженного бампера Витя решил просто, привязав к нему веревку, обмотав другой ее конец вокруг клена и дав задний ход. Правда, немного перестарался, и бампер угловато выгнулся вперед, отчего наша машина, и без того не самых благородных линий, стала похожа на гигантского угрюмого пекинеса с неправильным прикусом.

В дежурке комендатуры на первый взгляд было пусто, но на бряканье моих ключей из-за сейфа робко выглянул дежурный в портупее и заискивающе заулыбался:

— Вы в порядке? Ой, а мы так испугались!..

— А, ерунда! Бывает и не такое, — ответила я, запихивая мешок с деньгами в сейф и исподтишка любуясь собственным героизмом. — До свидания.

И наша машина, решительно выпятив нижнюю челюсть, двинулась дальше.

— Витя, — сказала я, презрев обет взаимного молчания. — Давай только по дороге. Не надо по степи.

Рогулькин презрительно хмыкнул, но кивнул и тяжело бухнул грузовик в колею. Это было нашей ошибкой. Во-первых, ехать по целине было не в пример приятнее, чем по дороге. До нас сотни и тысячи тяжелых автомобилей по степи не ездили, не останавливались, и не рыли колесами мерзлый грунт, чтобы следующим было, куда провалиться. Кроме того, в степи нас было если и проще обнаружить, то куда труднее настичь. В колее же мы были практически беззащитны. И допущенную ошибку я поняла сразу же, когда Витя вдруг дернул рычаг переключения передач и потянул руль на себя. Он всегда тянул руль на себя, когда хотел побыстрее остановиться — видимо, это помогало…

Навстречу по обрыву колеи, развевая по ветру полы шинели, похожий на зловещую серую птицу, пылил Черняев. Он распахнул дверь с моей стороны и с шумным «Уфффф…» впрыгнул в кабину. Я еле успела перебраться на пластмассовую крышку мотора, чтобы не принять начальника себе на колени.

— Живые? — уточнил Черняев на всякий случай. — Слава Богу! Что с головой?

— О железяку немного стукнулась, — я показала, о какую именно, — хорошо еще, что не в стекло…

— Ага, точно! Такое стекло-то хрен найдешь.

Я так и не поняла, чему радовался Черняев — тому, что я стукнулась лишь немного, или тому, что уцелело лобовое стекло.

— Однако много или немного — надо все равно Казбеку показаться. Вдруг сотрясение?

Черняев суетился, отчаянно вертясь на сиденье.

— Витюш, давай-ка сейчас быстренько в санчасть, потом забросите меня, а потом уж ты ее домой завезешь. Возражений нет?

Витя энергично затряс головой, имитируя отсутствие возражений.

Казбеком звали прапорщика из санчасти — толстого, блестящего и хохотливого. Каким изгибом судьбы его занесло в забайкальскую степь из любимого Баку, никто не знал, настоящее его имя знали и могли произнести немногие, но любили все. Всеобщим любимцем он стал после одной крупномасштабной дивизионной вечеринки, когда супруга комдива вполголоса интимно поинтересовалась, можно ли ей принимать водку параллельно с курсом лечения антибиотиками. Казбек подумал секунду и беспечно махнул рукой:

— Пад наблюдэнием врача — можна.

С тех пор-то его и стали звать на все официальные и неофициальные мероприятия — для наблюдения.

В санчасти Черняев долго наблюдал, как Казбек рисует йодом картину на моем рассаженном лбу. За это время можно было бы разрисовать не только голову, но даже бетонный забор вокруг гарнизона, но Казбек не торопился.

— Слышь, это…, — не выдержал начальник военторга, — может, у нее шок? Может, ей нашатырного спирту нюхнуть?

— Нашатыр нэт. Закончился.

— А просто спирту?

— Понюхать? — Казбек удивленно обернулся, и капля йода упала мне на нос.