Михаил Крюков - Разговорчики в строю № 3. Лучшее за 5 лет.

– Слушай, а как ты его провезти-то смог? – Андрей в недоумении смотрел на Димона. – Там же таможня, ветконтроль и прочие дела.

Димка хитро улыбнулся: – Что ж я, дурнее паровоза, по-твоему? Начпрод тоже дохрена всякого барахла вёз, а у него на пароходе схвачено, видимо, было. Там я и приобрёл птичку. У старшего механика. Сам не выносил, мне её уже за воротами порта вручили. Пришлось, конечно, чеков отстегнуть, но птичка того стоит! Сказали, ей сорок лет уже! Во как!

– А он говорящий? – заинтересовался Саня – Эй, птичка! Как тебя зовут?

Попугай молчал, уставившись на друзей круглым глазом.

– Не хочешь говорить? Не уважаешь, сволочь! – Виталя отвернулся от клетки и протянул руку к бутылке.

– Димон, а как его зовут-то?

Ответа он получить не успел. Раздался громкий и пронзительный вопль попугая, после чего тот быстро и безостановочно начал выкрикивать что-то неразборчивое.

– Нихрена он орёт! – Виталя удивлённо воззрился на клетку. – Как его заткнуть-то?

Видимо, попугайские крики разбудили соседей, ибо вскоре раздались глухие удары в стенку. Дом был явно не дореволюционной постройки, и шумоизоляция здания типового проекта тоже была типовой.

Димка затолкал клетку с продолжавшим орать попугаем обратно в коробку и уволок её в тёмную прихожую. В темноте попугай вскоре успокоился и, судя по всему, уснул…

Птичку Димка назвал Доном. Вскоре к имени добавилась приставка Гон. Это уже больше соответствовало истине, потому что гнусная птица вела себя просто по-скотски. Выпущенный как-то раз полетать по комнате и размять крылья, попугай, закладывая виражи, умудрился на лету щедро обгадить недавно поклеенные обои. Димка, только что сделавший ремонт в снимаемой им у сестры однокомнатной квартире, был очень недоволен этим безобразием. Грязные серо-зелёные следы продуктов жизнедеятельности пернатого друга смелым абстракционистским росчерком украсили стену от дверного косяка до окна. Из множества всех слов, которые Дон умел говорить, нормальными были лишь несколько. Весь остальной лексикон состоял из русского и испанского мата. Немудрено, что от птицы избавились – кому нужно такое непотребство? Сестрицу Димкину, уже трижды побывавшую замужем и собирающуюся сходить туда в четвёртый раз, попугай называл «Ирка-дырка», что её приводило в бешенство. Ирина, каждый раз приходя к братцу, кляла его на чем свет стоит, считая, что Димон специально подучил попугая, и всерьёз грозилась умертвить проклятую тварь. Но, поскольку жила она теперь у своего кандидата в очередные мужья, осуществить казнь пока возможным не представлялось. Но Димку птица прикалывала. И то сказать – ни у кого не было такой! В начале восьмидесятых говорящий попугай был редкой экзотикой, и Димка, обычно познакомившись с очередной девушкой, без труда завлекал её к себе «посмотреть настоящего говорящего попугая». Заинтригованные девицы как крысы за дудочкой шли в Димкину холостяцкую берлогу, где их взглядам действительно представал попугай, который, оправдывая своё полное имя, либо вообще молчал, либо говорил совсем не то, чего от него ожидали. Но роль свою в качестве приманки Дон исполнял исправно, и, приходящие посмотреть редкую птицу девушки, покидали Димкину квартиру уже утром… Попугай, сидевший в накрытой одеялом клетке, их уже ни капли не интересовал…

И вот, однажды Димон встретил Её!.. Её звали Дашей….На приглашение посмотреть птицу девушка ответила вежливым отказом. Димка, решив все же заполучить в свою коллекцию и этот бриллиант (девушка, действительно, отличалась редкой красотой), включил все своё обаяние, и сам не заметил, как по уши втрескался. И Даша стала отвечать ему взаимностью… Пьянки с друзьями и девицами были забыты. Димон под влиянием Даши изменился и даже собирался бросить курить. Половодье чувств захлестнуло обоих. В одну из романтических белых питерских ночей после прогулки над Невой Даша, наконец, решила, что пришло время перевести отношения в другую плоскость. О попугае никто и не вспомнил, ибо события развивались уже сами собой, и совсем не по многократно обкатанному сценарию. Ох, зря не вспомнил Димон о птице, и совершенно напрасно не накрыл клетку! Да и было с чего не вспомнить… Какая птица, какая, на хрен, клетка!? Либидо, со страшной силой подхватив обоих, швырнуло влюблённых в Димкину однокомнатную берлогу!

Задыхаясь и срывая друг с друга одежду, они ввалились в спальню и, рухнув на ложе, забыли обо всем. Для Даши и Димона мир перестал существовать. Были лишь они, сладко терзающие друг друга, наслаждаясь и медленно приближая заветный миг…

Через некоторое время гнусная птица, наблюдая сверху за тем, что творилось на широкой двуспальной кровати и обалдев от открывшихся ей картин, не выдержала и начала громко и пронзительно выдавать в прямой эфир все то, что накопилось в её попугайской памяти за сорок лет, прожитых ею на белом свете:

– Коньо!!! Ходер-р-р!!! Коньо!!! Коньо!!! Вдуй ей!!! Давай!.. Давай!… Давай!!!.. Ар-р-р-риба!!!

Редкие приличные слова густо перемежались матерными на двух языках, отвратительным хохотом, эротическими стонами и криками и ещё черт знает чем.

Все сразу кончилось, не успев толком начаться, как будто в комнате внезапно включили свет. Девушка замерла, оттолкнула Димона и, выскользнув из кровати, торопливо начала одеваться.

– Даш! Ты куда?.. Да ты что? – растерялся Димка.

– Значит, я у тебя единственная?! – шмыгая носиком и смаргивая слезы, приговаривала девушка, натягивая через голову платье. – Поверила, размечталась! Думала, любишь! А ты! – она схватила сумочку. – И не надо меня провожать! И телефон мой забудь! – Сдерживая рыдания, она повернулась к клетке с продолжавшим орать и хохотать попугаем:

– Спасибо, птица!.. Ты – хороший диктофон!

Простучали по паркету каблучки. Хлопнула входная дверь. И, как по заказу, заткнулся попугай. Димка, злющий, как тигр, медленно подошёл к клетке. Птица сидела молча и косилась на хозяина, видимо чувствуя, что шутки кончились. Димон распахнул клетку и, просунув руку внутрь, схватил за горло пернатого провокатора:

– Сволочь, бля! Пришёл твой смертный час! Молись, Дездемон хренов! – с этими словами Димка сжал кулак, попугай пытался клевать руку, впился в неё когтями, но хватило его ненадолго, да и Димон был не в том состоянии, чтобы обращать внимание на боль. Та боль, которая сейчас сидела у него в душе, была значительно сильнее…. Димка разжал ладонь, попугай безжизненно шмякнулся на дно клетки.

Зайдя в ванную, Димон сунул под струю холодной воды окровавленную руку, украшенную глубокими рваными ранами от когтей и клюва. Розовая вода, с журчанием закручиваясь в воронку, уходила в раковину…

Несмело тренькнул звонок. Раз, потом ещё… Димка продолжал сидеть на краю ванны, уставившись в одну точку. Затем приоткрылась дверь ванной и показалось заплаканное лицо Даши.