Дмитрий Ненадович - Повесть о потерянном времени

Наступило первое сентября. Новоиспечённых слушателей принялись по десяти раз на дню строить и перестраивать, рассаживать по аудиториям и пересаживать. Зазвучали лозунги в исполнении хора академических военноначальников:

— Настойчиво рекомендуем вам поскорее забыть о том, что вы совсем недавно были какими-то там начальниками. Вы теперь — рядовые офицеры!

— Советуем вам, как старшие товарищи в первые два года обучения забыть слово «слушатель». В течение первых двух курсов вы будете служить исключительно «писателями» и «читателями» и только на третьем курсе вас уже можно будет назвать слушателями.

Средь хорового пения академических военноначальников особенно выделялся голос начальника инженерного факультета полковника Замкова, которого слушатели за глаза почему-то звали Петлюрой. Сергей сколько ни искал в нём сходства с атаманом, так и не смог его обнаружить, мучительно вглядываясь в пожелтевшие фотографии справочника, посвящённого гражданской войне. Замков своим обличием и внешним поведением напоминал какого-то другого персонажа из того же времени. Майор напряг остатки памяти и тут его осенило: «Так это же чистой воды батько Махно!» Именно так его изображали в советских фильмах: сухощавый, стремительно-бесноватый и отрывисто изрекающий из себя всяческую анархическую чушь.

Набранным курсом инженерного факультета назначили командовать полковника Данилкина Ивана Кузьмича, до этого руководившего несуществующим штабом какого-то кадрированного соединения. Впоследствии, вспоминая те славные годы, он с мечтательной улыбкой говаривал: «Эх, вернуть бы мне ту службу. Я ведь кем был? Начальником свежего воздуха! А теперь вот с вами, прохиндеями, приходится возиться и всё за те же деньги». Иван Кузьмич был весьма крупным, пожилым (по военным меркам) и незлобивым мужчиной, который, когда хотел кого-то наказать, молча поднимал свое могучее тело со стула и добродушно говорил нечестивцу: «Сынок, я тебя бить не буду. Я на тебя просто лягу».

Ещё одной приметной личностью среди факультетского начальства был заместитель Замкова полковник Баранов. Сей муж был весьма грозен, но его почему-то никто не боялся. Похоже, что реально ему удалось запугать только свою семью. Как-то раз Сергей, будучи дежурным по факультету, по какой-то служебной надобности позвонил этому узурпатору домой в вечернее время. Каково же было его удивление, когда он услышал в телефонной трубке затравленно-тихий женский голос: «Жена полковника Баранова слушает Вас». Кроме своей склонности к деспотизму полковник обладал ещё и таким очень важным для военного человека качеством как беспросветная тупость. Глубиной этого дополнительного качества полковник полностью соответствовал своей звучной фамилии. Сергею как-то раз выпала великая честь быть лично проинструктированным этим скалозубовым потомком перед заступлением в наряд. Прочитав пару статей из устава и закончив таким образом теоретическую часть инструктажа, полковник приступил к практической его части, демонстрируя в движении ту фазу ритуального утреннего доклада прибывшему начальнику, когда доклад, собственно, уже прозвучал и надо сделать шаг одновременно вперед и влево, повернувшись к начальнику боком, пропуская его на территорию, подпадающую под его деятельное командование. Сделать этот шаг инструктирующему полковнику не давал массивный шкаф, стоящий у стенки его длинного и узкого кабинета. После того как Баранов три раза подряд потерпел неудачу, раз от раза упираясь в дверцу шкафа, который без видимых усилий отпихивал полковника назад в исходное положение, инструктирующий недоумённо замер посередь кабинета и удивлённо произнёс: «Во как! Почему-то сегодня не получается…». (Стало быть, вчера у шкафа было более миролюбивое настроение?) Сергею вместе со своим помощником капитаном Карпенко не удалось справиться с собой и вынести такую эмоциональную нагрузку. Майор с капитаном покатились со смеху, чем ещё больше озадачили Баранова и мгновенно стали его злейшими врагами.

Учебную группу, в которую был распределён Сергей, возглавил уже известный нам майор Полумордвинов, а в её состав вошло всего десять человек, среди которых были и «вот-вот капитан» Канарейкин, и уже давно состоявшийся майор Репа. Кроме этих уже известных нам людей в состав группы попала ещё одна колоритная личность с фамилией Леонтьев. Эта личность по странному стечению обстоятельств попала на командную должность после окончания с красным дипломом одного из самых уважаемых в стране и за рубежом технических гражданских ВУЗов — Московского высшего технического училища им. Баумана. Наверное, призвавших Леонтьева на военную службу кадровиков в названии ВУЗа смутило слово «училище». Что такое военное училище — это им было понятно, а вот гражданское… «Это что, ПТУ какое-нибудь? — спрашивали они у него. — Вы что, не могли хотя бы какой-нибудь институт закончить? В школе-то Вы, вроде, хорошо учились, вон аттестат весь в пятёрках…». Будущий майор попытался, было, им что-то объяснить, но они так ничего и не поняли. Не поняли и отправили вчерашнего студента командовать взводом связи. «Вы же смотрите, бросайте свои студенческие привычки, — по-отечески наставляли Леонтьева кадровики, чувствующие, что делают что-то не то, — через неделю в Вас будут вглядываться двадцать пять изучающих глаз». Будущий майор так и не понял, почему количество глаз должно быть обязательно нечётным и уехал из промозглой Калуги в солнечный Мурманск. Там и дослужился до командира батальона.

Остальные пять человек являли собой безликую массу заурядно-серых слушателей, которые только и делали что учились, ходили в наряды, а в свободное от тех и других занятий время выгуливали своих детей вокруг зданий академических общежитий. Эта масса не нуждается в сколь-нибудь детальном описании и, пользуясь известным математическим приемом, всю эту оставшуюся пятёрку можно без ущерба для дальнейшего изложения заменить неким обобщённым слушателем, например, майором Скучноправильниковым.

Свое создание группа решила отметить в безымянном кабаке, располагавшемся на Тихорецком проспекте. Если говорить точнее, то кабак этот не был совсем уж безымянным. Вывеска на нём, видимо, из соображений экономии, отсутствовала, но проживающий в округе народ это замечательное питейное заведение иначе как «Гангрена» никогда не называл. Отчего же такое жёсткое название придумал народ этому заведению высокой культуры обслуживания? Да потому, что этот отстойный кабак был замечателен лишь тем, что в нём всегда присутствовало свежее, не разбавленное водой пиво. В это неразбавленное пиво даже никогда не сыпали стирального порошка для придания ему должной пенности. А вот внутреннее убранство «Гангрены» оставляло желать лучшего и где-то соответствовало своему названию. Нет, конечно же, отпиленных, плавающих в лужах гноя и крови человеческих или ещё каких конечностей внутри помещения не наблюдалось, но заляпанные, липкие даже с виду и испещрённые похабными надписями столы, грязные, со следами многочисленных протечек крашенные керамзитовые стены и потолки сразу же вселяли в вошедших граждан чувство гадливости. Ежели, конечно, эти граждане были трезвыми. Граждан, которые до прихода в «Гангрену» уже чего-то выпили, как правило, ничего не смущало. А изначально трезвые граждане сразу же при входе брезгливо зажмуривались, мгновенно покрываясь зримыми на их лицах мурашками, и затем, пройдя к стойке широкими шагами, быстро расплачивались за требующееся им количество пенных литров. Далее следовали судорожное сглатывание первого литра пенного напитка и наступающая умиротворённость. После поглощения первого литра неразбавленного пива «Гангрена» начинала нравиться абсолютно всем зашедшим в неё гражданам. Независимо от их возраста, пола и вероисповедания. Вот только какой-то по-медицински специфически запах, злобно шибающий по обонянию граждан ещё при входе продолжал слегка беспокоить их в течение всего времени пребывания в чреве этого достойного заведения. Запах, очень похожий на смесь оглушительной вони животного происхождения и каких-то сильнодействующих лекарств. Порой у посетителей складывалось такое впечатление, что они сидят в центре не проветриваемого в течение года свинарника, переполненного больными животными, над которыми непрерывно колдует ветеринар.