Борис Привалов - Не проходите мимо. Роман-фельетон

«…сите…» — в ужасе домыслил Тимофей Прохорович и нырнул.

Утопающий, очевидно, был уже без сознания и поэтому вел себя культурно: не пытался схватить спасителя за шею и утянуть его на дно. Калинкину удалось сравнительно легко извлечь Умудренского на поверхность и начать буксировку своего подчиненного к земле. Ближайшей точкой берега был закусил-удиловский пляж. Туда и направился Тимофей Прохорович.

На помощь ему уже плыли Надя и лодка с Юрием.

Когда Умудренского вытащили из лодки на песок, утопленник был весь синий. Особенно посинели живот, грудь и ноги до колен. С него быстро сбегала вода. Через минуту он был уже сухим.

— Ваня! — кричала дама, не представляющая интереса. — Уйди отсюда! Тебе вредно смотреть на утопленников. Смотри на меня.

— И такой ужас случился на нашем пляже! — с любопытством сказала Вика.

— У вас нет осводовской аппаратуры, — зашептал Миша, — я вам могу устроить несколько спасательных кругов… Это будет пахнуть…

— Жертва крушения на море жизни! — философски заметил тощий фотограф. — Человек хлебнул горя! Вернее, воды!

Надя и Мартын делали Умудренскому искусственное дыхание.

Но вот утопленник чихнул и сел. Миша и фотограф от неожиданности отскочили в сторону.

Кока-Коля обалдело покрутил головой, недрогнувшей рукой налил рюмки и спросил Сидра Ерофеича:

— Ты когда-нибудь видел, как оживают люди? Нет, в трезвом виде ты этого никогда не видел. Нет, нет и нет… — и Кока-Коля утвердительно покачал при этом головой.

— Да, да, да, — согласился Спотыкач, качая при этом головой отрицательно.

— Так выпьем за оживающих! — сказал Кока-Коля.

— Я лично «за»!

— Что с тобой? — спрашивал Умудренского Калинкин. Его мохнатые брови взволнованно шевелились. — Как ты себя чувствуешь?

— Организм не выдержал, — грустно сказал начахо. — Сердце…

— Но вы же весь синий, — удивилась Надя. — Это что-то странное. Вас надо сейчас же в больницу, немедленно! Немедленно!

— Не надо! — испуганно вскрикнул Умудренский. — Это просто так… У меня трусы линяют…

— От долгого пребывания в воде любая материя начинает линять, — сказал фотограф многозначительно.

— Не любая, — зашептал Миша, — я могу достать такой отрез на трусы… И вообще сколько всего можно было бы достать, если бы Тимофей Прохорович был своим человеком. И сам денег не зарабатывает и другим не дает…

Микрособачка Тусик-Мусик и так далее выскочила из-под зонта и, пискливо тявкнув, сделала стойку.

Все оглянулись. Со стороны дачи по тропинке шел к пляжу мужчина в голубой фуражке. В руке у него была большая коробка.

— Прошу прощения, — сказал мужчина. — Заходил я на дачу к товарищу Калинкину, там сказали, что он здесь, у соседей. А мне нужно вручить заказ лично и немедленно — продукт ждать не может.

— Какой заказ? — Брови Тимофея Прохоровича изогнулись вопросительными знаками.

— Обыкновенный, торт-мороженое, прямо из холодильника. Распишитесь в получении.

— Ничего не понимаю, — пробормотал Калинкин.

— Съедите — поймете, — сказал посыльный. — Вот здесь проставьте часы, когда заказ вручен. Спасибо, питайтесь на здоровье.

Торт был монументален. Очевидно, заказчик не щадил затрат. Когда торт отнесли под тент купальни и открыли крышку, все увидели витиеватую шоколадную надпись:

ДОРОГОМУ, УВАЖАЕМОМУ ТИМОФЕЮ ПРОХОРОВИЧУ,

СПАСШЕМУ МЕНЯ ОТ ГИБЕЛИ В РЕЧНЫХ ПУЧИНАХ -

БЛАГОДАРНЫЙ УМУДРЕНСКИЙ.

Тимофей Прохорович гневно сдвинул брови. Надя, Мартын и Юрий хохотали. Вика, фотограф, Миша и жена Коки-Коли тупо смотрели на торт. Иван Иванович улыбался и радостно шлепал резинкой своих трусов. Его улыбка говорила: «Мороженое можно есть и без зубов!»

— Какие предусмотрительные люди у тебя в аппарате, — сказала Надя брату. — Он уже утром знал, что среди дня будет тонуть и что именно ты спасешь его.

— Но дал маху, — сказал Юрий. — Он считал, что доставка на дом всегда совершается с опозданием часа на три, а оказалось, что в Кудеярове заказ выполняют точно в срок. Очень любопытная ситуация, очень…

— Впрочем, — сказала Надя, по-тимофеевски выгибая брови, — все это мелочи. Надо быть выше их. Главное, что Умудренский предан нашей торговой системе.

Умудренский, пугливо озираясь, пополз, как саламандра, к воде.

«Вот, чорт возьми, — с досадой подумал Тимофей Прохорович. — Опять попал в смешное положение. То с пальмами, то с тортом… Что такое? Или мне люди попались такие мелкие, или я разучился с людьми работать?..»

В другой раз Калинкин махнул бы рукой и подумал: «Все это мелочи, надо быть выше их». Но сейчас, когда этот его любимый девиз только что был произнесен Надей, он уже не казался ему таким внушительным и принципиальным.

Тимофей Прохорович начал уже было сердиться на сестру за «неуместную насмешку». Но потом сообразил, что насмешка, пожалуй, была вполне уместна, и обратил гнев на самого себя:

«Куда я глядел раньше? Почему я просмотрел Умудренского? Как сумел Сваргунихин уйти с работы «по собственному желанию»? Хватит! Вот сейчас я скажу Умудренскому несколько теплых слов…»

Тимофей Прохорович насупил брови и обернулся. Начахо на песке не было. Голова бывшего утопленника виднелась уже на середине реки. И как раз в тот момент, когда Калинкин взглянул на Умудренского, тот оглянулся. Сослуживцы встретились взглядами. И начахо прочел в глазах начальника торга такую резолюцию, что ему стало страшно. Ноги и руки Умудренского подкосились, и он чуть не пошел на дно — на этот раз по-настоящему. Но последним усилием он выплыл на поверхность, добрался до берега и смешался с народом.

Тимофей Прохорович, Надя и операторы направились к забору, отделявшему владения Закусил-Удилова от дачи Калинкиных. Персональный торт остался в купальне. «Избранное общество» молча следило за уходившими.

Шагавшая впереди Надя неожиданно остановилась, повернулась лицом к брату и операторам. Облизнув мизинец, она поправила ресницы и сказала томно:

— Шик-модерн! Это чудесно, что они уходят! Мы остаемся в своей узкономенклатурной среде!

Затем Надежда кокетливо сощурила глаза и произнесла свистящим голосом:

— Пусик! Не смотри на них — тебе вредно смотреть на людей!

И тут же Калинкина повернулась и как ни в чем не бывало продолжала путь.

Юрий хохотал, поглядывая на Вику. Мартын не сводил с Нади восторженных очей. Тимофей Прохорович улыбался, хотя считал, что сестра поступила несколько грубо и невоспитанно.