Борис Привалов - Не проходите мимо. Роман-фельетон

— Ну, знаете! — не выдержала Калинкина. — Нельзя же так утилитарно подходить к программе.

— Утилитарно… утилитарно… утили… Сбор утиля мы отразили еще в прошлом месяце.

— Верно. Танцевальная сценка «Мы приехали к вам в гости, вы нам сдайте тряпки-кости». Сняли после первого же концерта.

— Это не имеет значения. Главное — тема была отражена, отражена… отражена…

Товарищ Какаду говорил размеренно, со скоростью одно слово в пять секунд. И сегодня чаще, чем когда-либо, патефонная иголка скользила по одной и той же борозде… Существовал только один верный способ вернуть товарища Какаду в русло беседы — произнести магическое слово.

Магические слова живут не только в сказках. Они существуют и в мире реальном, что не мешает им обладать чудодейственной силой. Их много еще, магических слов. На смену фразе-отмычке «Сезам, отворись» пришло прозаическое, но не менее действенное словосочетание: «Я от Сезам Ивановича». Едва оно прозвучит, как мгновенно распахиваются задние двери магазина, передний вход театра и даже объятия начальника отдела кадров… Вместо древнего заклинания «Встань передо мной, как лист перед травой» появилось энергичное и категорическое «Явка обязательна». И этого достаточно, чтобы заставить любого ответственного работника примчаться на собрание-заседание с резвостью конька-бегунка… К той же волшебной категории принадлежат: «Согласовано наверху» (заменяет устаревшее «По щучьему велению»), «В порядке ведения» (бывшее «Не вели казнить, вели слово молвить») и сладкозвучное «Сумма прописью» (вместо «Ох ты, гой еси, чего хочешь проси»).

Удивительное действие оказывала на товарища Какаду любая фраза, содержащая в себе слова «директива», «инструкция». Услышав их, он немедленно замолкал и настораживался.

— Мне пришла в голову директивная мысль! — воскликнула Елизавета Прохоровна.

— Что? Директивная? У вас? Почему? Вы же не руководящий работник… Вам могут приходить лишь инициативные мысли…

Но слово «директива» произвело необходимый спасительный эффект. Товарищ Какаду запнулся. Беседу можно было продолжать.

— Надо еще включить в программу жонглера, — предложила Елизавета Прохоровна.

— А как у него тематика? Как решена проблема подъема целины? Целины… целины…

— Плохо решена. Недоучитывал до сих пор. Но, несмотря на это, десять лет пользуется неизменным успехом.

— Десять лет назад я работал в другом месте. Поэтому за его репертуар не отвечаю. А сейчас пусть решает проблемы.

— Хорошо, я с ним поговорю, — усмехнулась Калинкина, — но за успех не ручаюсь.

— Тогда не поедет, не поедет…

— Ну, а что вы предложите мне как фокуснику? Откликнуться на насущные вопросы повышения удойности крупного рогатого скота? Об этом, кажется, говорилось во вчерашней газете?

— Говорилось. Правильно. Надо откликнуться. Как это отражено на сельскохозяйственной выставке? Показом экспонатов. И мы должны показом… Например, так… например, так… например, так… Вы выносите на сцену большую охапку кормов. Сено и прочий силос. Накрываете это плакатом. Текст: «Столько ест непородистая корова». Переворачиваете плакат — текст: «А вот что она дает взамен». И вместо кормов под ним стакан молока. То же самое делаете второй раз. Кормов горсточка. А вместо стакана — бидон. Текст: «А вот производительность труда породистой коровы». Доходчиво, наглядно, сельскохозяйственно.

— Слушая вас, — сказала Елизавета Прохоровна, — я всегда мечтаю об одном фокусе…

— Мечтайте. Мне неизвестны инструкции, запрещающие мечтать.

— Найти бы такую инструкцию: накрыть ею одного моего любимого начальника, потом поднять — ан исчез он. Нету его…

— Пользуйтесь. Пока есть указания о развитии критики и самокритики — пользуйтесь. Критикуйте. А я обязан терпеть ваши выпады. Но бригаду по вашему списку не пошлю. Нет у меня прямых инструкций на нецеленаправленный репертуар… репертуар… репертуар…

Елизавета Прохоровна махнула рукой и вышла из кабинета во дворик.

По печальным лицам актеров, стоявших под окном товарища Какаду, Елизавета Прохоровна поняла, что они слышали все обсуждение программы.

— А мне, братцы, обидно не за себя, за зрителя досадно, — голосом Ивана Сусанина пробасил Бурлаков.

Музыкант-виртуоз тоже был оскорблен до глубины души:

— Жаловаться буду… Письма писать буду…

— Писали уже, — пожала плечами Турнепсова-Ратмирская. — А товарищ Какаду сидит себе сиднем тридцать три месяца и три дня. Для меня всегда это остается загадкой: как такие люди попадают в искусство? Он ведь в «Горводопроводе» работал, а после слияния с «Облводкой» не у дел остался… И что его тут держат?

— А за что его увольнять? Он ничего не нарушает. На все откликается, — молвил малоформист Взимаев. — Зря ругаете руководство. Ей-богу, с ним легко обновлять репертуарчик. Деликатный человек — никогда не скажет: халтура, мол. Заглянет в инструкцию, и все в порядке! Так что понапрасну наваливаетесь на вполне приемлемую личность.

Елизавета Калинкина молча слушала сетования своих коллег. Ее мысли были заняты предстоящей поездкой.

— Но как быть с бригадой? — задумчиво произнесла она. — Как спасти номера? Где ее достать, дополнительную директиву?

— Постойте, дети! — воскликнула прародительница местного чревовещания. — Дополнительная директива… дополнительная директива…

— Что с вами? — удивился эксцентрик. — Вы, видимо, стали заговариваться, как товарищ Какаду.

— Это ничего… это ничего… Тьфу ты, нечистый дух!.. Будет нужная директива! Елизаветушка! Айда!

И, оставив удивленных сотоварищей в скверике, Турнепсова-Ратмирская увлекла Калинкину за собой.

Шум под окнами товарища Какаду стихал. Серый кабинетик нагрелся под лучами полуденного солнца. Стало душно, как в теплице. Товарища Какаду разморило. Он клюнул носом. Клюнул раз, клюнул два и впал в состояние блаженной дремоты.

СОН ТОВАРИЩА КАКАДУ

И снился чудный сон товарищу Какаду. Ему снилось, будто бы он назначен руководить всем искусством сразу. Выдали ему персональный «ЗИМ», запряженный четверкой бронзовых коней, с возницей Аполлоном на ковровом облучке. Приезжает товарищ Какаду в свой кабинет, а в прихожей все девять муз сидят за секретарскими столиками и подшивают инструкции.

— Мельпоменочка, — игриво потрепав музу по подбородку, сказал товарищ Какаду, — можете пускать драматургов!

В кабинете стен не видно — кругом картотеки, картотеки… Каких только необходимых вещей в них нет! Инструкции, директивы, указания, цитаты, рецензии, отзывы, мнения и высказывания всех вышестоящих работников… Но больше всего тешили его взор никелированные, похожие на холодильники, репертуарные автоматы.