Борис Привалов - Не проходите мимо. Роман-фельетон

— До чего искусство дошло! — умилился товарищ Какаду. — Прежде напрягаться приходилось, ответственность нести, а теперь раз, два… дзинь-бум… — и отзыв готов. Машину не обманешь!

Из прихожей донесся властный голос.

— Опять Бомаршов, — поморщился товарищ Какаду. — Пьесу пришел проталкивать.

— Распорядись насчет денег, Какадуша! — закричал Бомаршов с порога. — Пьесу тебе приволок.

— Сейчас провернем! — потер руки товарищ Какаду.

— Кого это ты проверять вздумал? — закричал Бомаршов. — Меня, члена всех комиссий и всех редколлегий! Да я же переиздаюсь каждый год! — и он принял позу, в какой запечатлен Пушкин на Пушкинской площади в Москве.

Товарищ Какаду взял пьесу, сунул ее в репертуарный автомат. Дзинь-бум! — лязгнула машинка, и из нее выскочила карточка:

НАРУШЕНИИ СТАНДАРТОВ НЕ ОБНАРУЖЕНО.

НЕПРИЯТНОСТЕЙ НЕ БУДЕТ.

— Ну, вот и все, — радостно сказал товарищ Какаду, — вот и получил ваш шедеврик одобрение.

Он оглянулся, но драматурга уже не было. Только облако винного пара степенно поднималось к потолку.

А перед товарищем Какаду возникла уже высокая женщина с белокурой косой.

— Оставьте ваши фокусы, товарищ Калинкина! — закричал товарищ Какаду. — Почему вошли без доклада?

— А я не Калинкина, — сказала женщина. — Я Публика — муза общественного мнения.

«У меня вроде такой в аппарате нет, — подумал товарищ Какаду, — наверное, внештатная единица».

— Мнение вашего автомата для зрителя не закон, — сказала Публика. — А вдруг никто не пойдет на эту пьесу?

— А мы ей рекламу устроим! Премию на конкурсе подкинем. По всем театрам пустим. Куда зритель денется? Выхода нет. Пойдет, как миленький.

Внештатная муза, сраженная аргументами, пригорюнилась.

— Эй, кто там? — крикнул товарищ Какаду властно. — А, Терпсихорочка! Ты сейчас дежуришь? Вот тебе мой указ: если эта гражданка, по фамилии Публика, придет еще раз — не принимать! Ясно?

— Так точно! — встав по стойке «смирно», отрапортовала дежурная муза.

Раздалась тихая музыка, и в балетной юбочке впорхнул бородатый автор.

«Я принес либретто нового балета на современную тему!» — жестами объяснил он.

Товарищ Какаду нашел ящик на букву «б».

— Б… ба… бал… Так! Балет на современную тему? Нужен! Давайте посмотрим, чего вы налибреттили… Молодежная тема. М… М… мол… Так! Тема тоже нужна! Так… Собрание. «Па-де-де секретаря первичной организации и активистки». А о чем они здесь говорят? Какую разъяснительную работу он проводит среди нее?

— Но это же балет, — жестами возразил автор. — В нем все чувства выражаются танцем.

— Недомыслие. Неприлично секретарю танцевать весь вечер. Пусть немножко потанцует, а потом произнесет речь. А остальные что, немые? Нехорошо. Зажим критики. Пускай и они используют право голоса. Пусть все говорят! Потанцуют — поговорят, потанцуют — поговорят. Вот так и пишите!

Автор беззвучно заплакал, сделал пируэт и убежал, утирая слезы бородой.

Вдруг раздался топот. Товарищ Какаду оглянулся. Перед ним отбивали шаг на месте несколько десятков людей. Они смотрели на товарища Какаду умоляющими глазами, протягивали руки и жалобно канючили:

— Работать охота… Снимать охота… Кинорежиссеры мы…

— А-а, — обрадовался товарищ Какаду. — А я-то было испугался! Ну, с вами я умею разговаривать! Вот бог подаст сценарий, тогда заходите! А потом кто вас знает, как вы снимаете? Кто может гарантировать, что вы выпустите хорошие фильмы? Нет уж, лучше мы ничего не будем производить. Ясно? Освободите помещение!

— Освободите помещение! — повторил грозный женский голос.

И опять товарищ Какаду увидел перед собой музу общественного мнения а образе Елизаветы Калинкиной.

— Раз-два-три! — приказала Публика, и мгновенно исчезли все картотеки. Репертуарные автоматы, жалобно позвякивая и на ходу теряя болтики, поплелись в окну, рассчитались на «первый-второй» и сиганули в него.

— Все рушится! — закричал товарищ Какаду. — Гибель инструкций! Конец искусства!

Он бросился к телефону. Дрожащей рукой набрал номер вышестоящего товарища.

— Как быть? — завопил он. — Что делать? Как принимать решения?

— Самостоятельно, — ответила трубка. — И давно уже пора!

Товарищ Какаду в ужасе бросил трубку…

…Телефон звонил настойчиво и требовательно… Товарищ Какаду открыл глаза. Родные серые обои окружали его. Дребезжал на столе аппарат. Товарищ Какаду отер с чела ледяной пот.

— Да, главискусство слушает… To-есть это я, товарищ Какаду! Откуда говорят? А, из исполкома! Конечно, узнаю! Здравствуйте! Э… э… э!.. Да, да, бригаду в колхозы посылаем! Репертуар? Согласно директивам целенаправленный, воспитательный… Как? Все разрешить? И даже жонглера выпустить без сельхозтематики? Я вообще не против, но… но… но… хотелось бы в письменной форме… Дополнительные указания? Ах, пришлете потом? Тогда я сейчас же подпишу! Подпишу… подпишу…

Окончив разговор, он торопливо наложил свое начальственное тавро на программу, составленную Калинкиной…

…Вечером от особняка с пузатыми самоварными колоннами отошел автофургон филармонии. Под брезентовым тентом восседала едущая на гастроли концертная бригада.

Когда все угомонились, молчавший до сих пор Бурлаков вдруг загудел:

— Я так и не уразумею, как удалось нашего мыслителя уломать…

— Ходят слухи, — сказал музыкальный эксцентрик, — что нами, наконец, заинтересовались в облисполкоме. Говорят, товарищу Какаду был спецзвонок…

Турнепсова-Ратмирская и Калинкина рассмеялись.

— Верно, — сказала Елизавета Прохоровна. — Мы ходили в облисполком. Нам сказали, что уже поставили вопрос перед главком, но те что-то долго не решают. Обещали сами заняться вскорости… А нам ждать некогда. Что оставалось делать? Тогда мы позвонили товарищу Какаду по автомату, из вестибюля исполкома. И… дали директиву.

— Обманули самого товарища Какаду? — воскликнул кто-то из актеров.

— Почему обманули? Он спросил: откуда говорят? Мы честно ответили: из исполкома. Не с площади же! А кто говорит, ведь для него это неважно. Лишь бы прозвучал руководящий голос.

— А откуда же вы добыли этот самый руководящий тембр? — удивился музыкальный эксцентрик.

— Я вещала, — скромно потупив очи, сказала Турнепсова. — Я откровенно заявила, что, по моему мнению, программа составлена вполне удовлетворительно.

— Это был ваш лучший номер! Не только история, но даже местком вас оправдает.

За населением пятнадцатой комнаты укрепилась слава самых шумных жильцов общежития.