Борис Привалов - Не проходите мимо. Роман-фельетон

— Ага! — раздался голос вахтера дяди Кости, и он вошел в палисадник. — Обнаружены на месте! Покушение на нарушение! Чего прячетесь? Вот тебе, Калинкин, записка от Ксении Николаевны!

Друзья развернули бумажный фантик:

«Коля! Успокойся! Все знаю, рекомендацию тебе дам я. Не опоздай на комитет. Арзамасцева».

Тропинка плела на крутом бедре холма заячьи петли. Внизу, отражая небесную синь, голубела река, и казалось, что по ней идет лед — такими белоснежными были облака, плывущие в небе.

Народный тенор Красовский стал спускаться с обрыва первым. Капитан-китолов Маломедведицын замыкал шествие. В середине шариком катился Поплавок и едва переставлял ноги Умудренский. Его галифе трепетали на ветру, как паруса. И было страшно, как бы ветер не задул сильнее и не сбросил их владельца вниз, в пучину вод.

замурлыкал тенор, забыв о том, что его голос — народное достояние, —

Сначала все шло хорошо. Заветные места оказались свободными от местных конкурентов. Рыба гуляла по дну непугаными табунами. Красовский впал в оптимизм и официально объявил, что идет на побитие рекорда по карасям.

Умудренский же, рыболов поневоле, предпочитал рыбу в копченом, соленом и фаршированном виде. Он сидел, ухватившись за удочку обеими руками, и пожирал глазами поплавок. В глубине души Умудренский был доволен, что ни у кого не клюет. Это уравнивало в правах его, новичка, и опытного удильщика Красовского.

— Лучше пескаря в руки, чем кита в море, — нервно бормотал Маломедведицын, водя удилищем.

За час великого сидения только Поплавок вытащил микроскопическую рыбку.

А рыба в реке бродила толпами. Она все время ходила вокруг да около крючков, не проявляя почему-то горячего желания к их заглатыванию. Умудренскому движения рыбьих ртов казались зевотой. И от этого ему захотелось спать.

«На данном этапе любовное отношение к удилищу для меня самое дорогое! — подбадривал себя Умудренский. — Не дай бог заснуть! Расположения лишусь!»

— Хватит! Я перехожу на ловлю голавлей и вызываю всех на соревнование! — хлопнул себя по коленке тенор. — Но голавль берет в основном на муху. Вот, глядите, сидит муха… Я ее… есть! Теперь на крючок, так…

И только крючок канул в воду, как удилище забилось в конвульсиях. Раз! Рыбешка, словно струйка ртути, мелькнула в воздухе.

— Все, более или менее, ясно, — сказал Поплавок. — Но мух что-то маловато… Их скорее менее, чем более…

— Я достану, — радостно сматывая удочку, проговорил Умудренский. — Я, персонально, пойду в Горелово и наберу там целый килограмм мух.

— А почему именно ты? — спросил Поплавок.

Но Умудренский уже обдумал все — он не боялся упреков в подхалимаже.

— Кому же еще? — невинно переспросил он. — Товарища Красовского все знают — проходу не дадут. Товарищ Маломедведицын опять же человек грандиозной популярности. Вам я бы не советовал: все-таки почти засекреченный работник, не будет ли тут притупления бдительности с вашей стороны? Вот и выходит, кроме меня — некому. Улавливаете мою мысль?

— Улавливай мух, да поскорее! И лучше более, чем менее, — одобрил идею Поплавок. — Быстро! Понял?

Но Умудренский, делая вид, что спешит, уже взбирался в гору.

На душе у него было радостно: не придется сидеть с удочкой в руке и ударять лицом в грязь. Охоту за рыбой Умудренский считал монополией малолетних бездельников и скучающих ответработников. Находясь в промежуточной стадии, о «с удовольствием взялся за оперативное задание, где, как ему казалось, он сможет сверкнуть талантом.

— Дам сейчас мальчишкам в деревне по двугривенному, — рассуждал Умудренский, — и тысяча отборнейших мух обеспечена! А я буду тем временем попивать холодное молочко в тени яблонь.

Тропинка шла через поле. Вдали краснели крыши Горелова. Где-то вверху, казалось в самой стратосфере, пели жаворонки. Столько красоты было в этом полевом приволье, что даже хладная душа Умудренского умилилась.

«Плохо же мы знаем природу, — думал он. — Сидишь в городе, занимаешься сложными проблемами, а природу как-то не замечаешь… А вот ведь какая красота кругом… Эх!.. Ух!.. Ах!..»

Если бы Умудренский обладал феноменальной памятью, то он обошелся бы без междометий. Он просто вспомнил бы частенько мелькающие в субботних номерах газет «Уголки фенолога».

— Вот это да! — восторгается обычно наивный читатель после прочтения очередного «угла». — Вот это отобразил!

«…Роями вьются пчелы и насекомые в расцветших вершинах лип. Желтый пламень махровых цветов зажигается утренним лучом на кудрявых макушках деревьев. И зноем пышет нежный аромат, и жужжат пчелы, словно мед закипает в зелени листвы, позолоченной цветочными венчиками и бледными крылышками прицветников» [1] «Вечерняя Москва» от 2 июня 1954 года. .

Или еще забористей:

«…Залихватским росчерком речистого голоска только один зяблик может так молодецки поставить восклицательный удалой знак, заключительный аккорд в конце своей нежнозвучной песенки. А его супруга дивит орнитологов несравненным изяществом и уютом оригинального гнезда-полушария. Само превосходство над гнездами других птиц, пожалуй, объясняется именно тем, что строительством занимается не он, а только она — радетельная клуша-наседка» [2] «Московский комсомолец» от 13 мая 1954 года. .

…По мере приближения к селу мысли Умудренского приобретали все более практическое направление. Куда обратиться прежде всего? Первым строением оказалась свиноферма.

«Мухи обожают грязь, — рассуждал он, — следовательно, надо прежде всего зайти сюда. Свинья не выдаст — она любит грязь еще больше, чем насекомое…»

На ферме охотника за мухами встретил пушистый старичок. Седой пух покрывал ею голову и щеки. Из ушей, похожие на струйки пара, вились седые пряди.

— Комиссия или просто так? — осведомился старичок.

— Я, собственно, потребитель, — сказал Умудренский. — Мне бы мух. Улавливаете мою мысль? — и он даже пожужжал немного для пущей ясности.

— Или вы того, — весело сказал старичок, щелкнув себя по кадыку, — или вы этого, — он покрутил пальцами перед лбом.

— Могу дыхнуть, — мрачно ответил Умудренский. — Кроме варенца, сегодня ничего не пил. Просто для некоторых опытов научного характера… нужны мухи.

— У нас ферма, извиняюсь, не мушиная, а свиная, — вдруг рассердился старик. — И мух в свинарниках нету. Потому чистота — залог здоровья… А здоровая свинья — колхозу чистый доход. Понял, мил-человек? Ступай отсюда подобру-поздорову!