Борис Штейман - Последняя партия

Василий Александрович изящно, двумя пальцами передвинул слона на поле С7 и безразлично посмотрел в запыленное окно. Михаил Егорович глазам своим не поверил: «Ведь тогда ладья Е2, слон В6 шах! И у Василия Алексаныча летит конь, а потом… и подумать страшно, что будет потом. Нет, не может быть! — Михаил Егорович еще раз внимательно всмотрелся в позицию. — Да, нет. Все так и есть! Вот удача! Неужели Василий Алексаныч просмотрел?! И сбудется давнишняя мечта, и он, наконец-то, выиграет у него?! А вдруг опять какая-нибудь хитрая ловушка, он чего-то недопонимает и по простоте душевной съест сейчас коня, а потом последует горькая расплата?! Как бывало уже на раз… Ведь Василий Алексаныч — очень опытный игрок! Можно сказать, ас! С ним шутки плохи… Но ведь и на старуху бывает проруха… Бывает или не бывает?.. Нет, не буду есть, мало ли что. Не буду и все! — решил Михаил Егорович и снова засомневался. — Вот так всегда. На блюдечке подносят. И усилий-то никаких, только открой рот. А он, дурак, нюня, еще раздумывает! Другие никогда не сомневаются. А он всегда. И в школе, и в институте… Любил одну, думал, взвешивал, женился на другой…» Михаилу Егоровичу стало страшно себя жаль. Он сглотнул подступивший комок, дрожащей рукой подвинул ладью на А2 и замер. «Ведь я способный. И в шахматы хорошо играю, — попытался он себя успокоить. — Если бы по-настоящему занялся, мог бы и до гроссмейстера дослужиться… А что, вполне бы мог! И вообще, до каких пор, в конце концов, ходить в замах у Василия Алексаныча?! А что все продумываю, взвешиваю, то это даже и неплохо. Только одни самодовольные болваны ни в чем не сомневаются!»

Василий Александрович с интересом следил за внутренней борьбой, отражавшейся на лице Михаила Егоровича. Василий Александрович пожертвовал коня и с восхищением стал рассматривать позицию. Комбинация была просто превосходной, фигуры были теперь поразительно уравновешены, симметрия и единство царили на доске. Открывались блестящие перспективы для фланговых атак. Слоны буквально жалили неприятельского короля. «Вот она высшая красота и гармония! Истина и смысл жизни! Какая во всем законченность! Как сладостна эта пауза перед окончательной развязкой! Не хочется ничего нарушать. Все и так ясно…» Суета и неприятности последних дней отодвинулись куда-то в сторону. Даже запутанные отношения с женой перестали волновать Василия Александровича. «И так, в последнюю атаку!» — подумал Василий Александрович и взялся за оставшегося коня. В это мгновение сильнейший порыв ветра распахнул окно, не открывавшееся с незапамятных времен. Вырвал Василия Александровича из кресла и вынес вместе с зажатой в руке фигурой в пространство.

Он очутился на огромном зеленом поле. Под ним мощно храпел конь. Доспехи привычно стискивали грудь. «За мной! На приступ!» — проревел Василий Александрович и в сопровождении двух офицеров помчался, обгоняя пехоту, на штурм королевского замка. Ворота были открыты. Солнце сверкало на длинном лезвии меча. Они на одном дыхании прорвались сквозь неплотный заслон растерявшихся защитников крепости и ворвались внутрь. И вдруг ворота с грохотом захлопнулись, отрезая их от отставшей пехоты. «Ловушка!» — мелькнула запоздалая догадка…

Михаила Егоровича долго по инстанциям не таскали. Все произошло в рабочее время, и были свидетели. Вскоре он занял кабинет Василия Александровича и часто подолгу смотрел на его портрет. Михаил Егорович заказал его у одного малоизвестного художника, слывшего среди своих большим оригиналом. Василий Александрович был изображен на нем в рыцарских доспехах, скачущий на приступ замка в сопровождении небольшого конного отряда. «Таким он и останется в наших сердцах», — думал при этом Михаил Егорович.

Многие интересовались, почему это Василий Александрович изображен в таком, мягко говоря, несколько странноватом виде. На что Михаил Егорович всегда отвечал:

— Фантазия художника, знаете ли. Но отражает суть натуры. Да, признаться, и взял недорого.

Михаил Егорович часто рассказывал сотрудникам о последних минутах:

— Он уже поднялся в воздух. И крикнул мне, знаете ли, в каком-то, я бы даже сказал, ажиотаже: «За мной! На приступ!» И я, знаете ли, чуть было не полетел вместе с ним. Но в последний момент вдруг что-то засомневался: «А уж не подвох ли, какой?!» Он ведь разыграть мог запросто. А когда уже решился лететь, его и след простыл. Вот теперь сижу здесь вместо того, чтобы там… — заканчивал он с притворным сожалением и похлопывал при этом по подлокотникам кресла. Но в шахматы с тех пор больше не играл.