Элина Савва - Адам и Ева постсоветского периода

А душа… «А душа ведь, по природе – христианка!» – назидательно говаривала соседка Елене Андреевне, многозначительно оглядываясь по сторонам, как резидент на задании, словно не Тертуллиан впервые высказал эту мысль во втором веке нашей эры, а вот именно она и именно сейчас. И чтобы никто не повторил и не присвоил! Только аккуратные ушки Елены Андревны достойны услышать данное соседкино открытие. Елена Андревна уважительно смотрела в глаза проповедницы, готовая нести возложенное на неё доверие.

Соседка продолжала:

– Ты ведь крещёная?

Елена Андревна согласно кивнула.

– А в церковь-то не ходишь?

Елена Андревна виновато пожала плечами:

– Я не понимаю, зачем…

Соседка зашипела:

– Как это – зачем? А душу спасать? А здоровье не потерять? А чтоб сглазу на тебе не было?

– Душу спасть – от чего? – вопросила Елена Андревна.

Но соседка её не услышала:

– Ведь нонича от сглазу нецерковному люду – смерть! – выкатила она глаза.

Елена Андревна отшатнулась:

– Да ну?

– Ой, чё делають! Чё тока ни делають! – запричитала старуха, и дальше в беленькие с пухленькими мочками, увенчанные гранатовой серёжкой в золотом обрамлении ушки Елены Андревны понеслась вереницей всякая чушь о гадких тёщах и свекровях, подкладывающих непонятные предметы под обои молодым семьям, за здоровье которых недавно пили на свадьбе (не иначе как жестоко притворяясь!); о плавающем ногте взрослого человека в младенческой ванночке для купания, о изведённых приворотным зельем мужиках, безнадёжно влюбившихся в соседок-молодух; о неизлечимых болезнях, нападающих неожиданно и бесповоротно, как разбойники из-за угла; о рассыпанной на пороге «запечатанной» земле, мелких грязных тряпочках на дачном участке, заговоренных подарках и прочая, прочая, прочая…

Рассказы слегка напоминали страшилки, которые девчонки рассказывают друг другу перед сном в пионерлагере, но Елена Андревна перебивать не решалась.

– И знаешь, что от этого спасает?

Елена Андревна покачала отрицательно головой.

– Крест Господень, – патетически воскликнула соседка, указуя перстом в небо. – Вот почему нужно носить его, не сымая. Всегда. А на тебе-то, небось, и нету?

Елена Андревна виновато приподняла брови.

– Вот, давай, сходим с тобой в воскресенье в церковь, крестик купишь, я расскажу тебе куда, чего, зачем – хватит нехристем ходить, грех это.

Елену Андревну давно посещала мысль сходить на службу, но как-то не решалась она. Наблюдая в окно радужную картину, когда на Пасху множество народу, в том числе и бывших партийных работников, комсомольцев и постаревших пионеров, с плетёными корзинками, полными испечённых, украшенных пасхальными атрибутами куличей и разноцветных, с затейливыми узорами крашенок, спешит в гремящий праздничным колокольным звоном храм, она обращалась к супругу:

– Петенька, может и мы сходим?

– Зачем? – непривычно угрюмо отзывался Петенька.

– Ну… Все идут… И Ивановы тоже.

– Еленочка, ты помнишь, как мы СО ВСЕМИ на демонстрации ходили?

– Ну, да. Весело было. Все в приподнятом настроении, потом за стол, всей семьёй…

– А зачем? Смысл в них был – какой? Канули в лету весёлые демонстрации, значит, не было в них смыслу. Так вот, – продолжал Пётр Иваныч с непривычным, властным нажимом в голосе и растущим раздражением, – я теперь, пока смысла не узнаю, никуда не пойду! – грозный отблеск стёкол очков в попавшемся солнечном луче подтверждал всю серьёзность слов Петра Иваныча.

Елена Андревна молчала, а потом пыталась слабо возражать:

– А как же ты смысл узнаешь, если в церковь ходить не будешь?

Пётр Иваныч бормотал что-то невнятное:

– Узнаю… как-нить… если захочу… – и закрывался от жены газетой.

Елена Андревна отворачивалась к окну, провожала тоскливым взглядам праздничную толпу, но сама пойти не решалась.

В воскресенье Елена Андревна сильно волновалась, долго собиралась, подбирая подходящую одежду: это, пожалуй, будет слишком ярко, это – коротко, в брюках – нельзя. Духи? Можно ли наносить духи? А макияж? Как же на улицу совсем без макияжу? Всё равно, что голой – засмеют! И Елена Андревна мигом представила, как она идёт по улице, низко наклонив голову и пряча глаза в асфальт, чтоб никто не заметил, что она без макияжу, а прохожие всё равно тыкают пальцем, скалят зубы, нагло заглядывают в лицо и ржут, переговариваясь между собой: «Глядите! Глядите! Без макияжу! Чай, не Дженнифер Лопес, а даже глаз не подкрасила!» И снова ржут.

«Пожалуй, глаза немного подведу!» – решилась Елена Андревна нанося на веки карандашные чёрные стрелки, – «И чуть-чуть туши!» Пальцы привычным быстрым движением отворачивали крышечку брасматика.

«А губы?» И снова внутреннему взору Елены Андревны представилась ржущая толпа, указующая перстами в её бледные, ненакрашенные губы.

Из богатой палитры ящичка трюмо она выбрала самый блеклый, нейтральный, не вызывающий цвет и подмахнула легонько помадой губы.

«Платок!» – в самый последний момент, когда она уже заносила ножку над домашним порогом прострелило молнией её голову.

Из-за долгих сборов Елена Андревна основательно припозднилась, отчего и получила от соседки нагоняй, вместо приветствия:

– Ты чего? Служба давно началась! И что ты намазюкалась, как на танцы? Чай, не девица! Давай, давай вытирай всё!

Елена Андревна достала белоснежный носовой платок, быстро и нервно протёрла губы, отчего ткань покрылась болезненными розоватыми пятнами.

На пороге храма Елена Андревна опять совершила кучу ошибок, о чём немедленно была уведомлена:

– Три раза надо креститься, три, а не один. Перекрестилась – поклон. Да пониже, пониже!

Свечи наша героиня ставила тоже неправильно:

– Куда ты – левой? Окстись! Правой! Только правой!

– Каблуками не стучите, женщина! – сказал ей кто-то сбоку, когда она переходила от одного подсвечника к другому.

– Что ж мне, летать? – огорчённо подумала Елена Андревна тут же обрывая себя на неподобающих мыслях.

– Эй, эй, нам налево, – потянула её за рукав соседка. – Направо – там только мужчины стоят.

– Но здесь тесно!

– Женшчына в церкви да молчит! – прошипела старуха и молитвенно опустила голову. Через секунду, не сдержавшись, добавила:

– Да и юбку тебе надо подлиннее – чай, не молодица.

Елена Андревна скорбно поджала губки. В старухи она себя не записывала, старательно накладывая всё богатство сельскохозяйственной продукции в качестве масок себе на лицо, да и юбка была померной длины. Даже слишком – до середины икры.

– Неужели это главное? – спросила она.

– В церкви мелочей не быват! – отрезала старуха.

Елена Андревна, ещё более подобравшись, старалась вникнуть в смысл службы. Но по этому поводу у её проводницы комментариев не находилось. Только раз старуха, неожиданно и сильно потянув её за подол, приказала: «На колени! На колени!» и сама сложилась вчетверо в молитвенном экстазе. Елене Андревне с трудом удалось непривычное движение на людях. Густо покраснев от застенчивости, стыда и приложенного физического усилия, она шёпотом спросила: «Почему?» Молитвенница, слегка повернув склонённую голову и приоткрыв корявый глаз прошипела: «Тихо!». «Так нада!» – промолвила она, прикрыв веки важно и утомлённо, словно архиерей. Елена Андревна чувствовала себя страшно неловко и с облегчением вздохнула, когда можно было встать.