Павел Маляревский - Модель инженера Драницина

Оставшись один, Павел Трепещущий постоял немного, словно в раздумьи, привычным движением тронул волосы, достал стоявшую в углу початую бутылку, налил большой стакан, выпил залпом и закусил огурцом. Потом он подошел к столу, презрительно бросил тетрадь с производственным романом в сторону, приспустил рогожную занавеску, поправил на голове феску, поставил ноги на лед и, морщась от холода, на большом листе бумаги начертил «Конец одиночества» (поэма).

Но он написал только одну строку:

«Удав одиночества череп гложет».

Дальше не получалось. Ныли ноги, шумело в голове. Через минуту он сладко храпел на продавленной койке.

Инцидент между археологами глубоко взволновал гороховскую общественность. Известный краевед Чубукеев подал жалобы во все организации. Каждое учреждение старалось взвалить щекотливое дело на плечи другого.

Чубукеев ходил из дома в дом и всюду жаловался на Ягуара Сидоровича.

Ягуар Сидорович усиленно отсиживался дома. Парикмахерская не работала и на двери висел бланк:

«Закрыто ввиду срочной научной работы. С почтением парикмахер, он же археолог Перманент (быв. Фечкин)».

Слова «научной» и «археолог» были подчеркнуты жирной линией.

Обыватели Горохова ходили небритые и нестриженые.

Общество любителей археологии по требованию Чубукеева собрало экстренное собрание для разрешения инцидента.

Ягуар Сидорович не явился и послал пространное объяснение, в котором говорил, что встречаться с Чубукеевым он не может, так как опасается за свою жизнь.

«Ибо, — писал он, — уже был прецедент, дающий основания подозревать лжеархеолога Чубукеева в покушении на мою жизнь, так, например, он уже бросал в меня кирпичом. Между тем, научные работы мои над последним открытием, сделанным на Угорье, требуют особо бережного отношения к своему здоровью, дабы я мог своевременно закончить свое исследование, могущее иметь не только европейское, но и мировое значение».

В конце Ягуар Сидорович сообщал, что по окончании работ он смело выйдет навстречу опасности, ибо будет знать, что дело его жизни выполнено.

На заседании общества собравшиеся раскололись на две партии, все переругались и, ничего не решив, разошлись по домам.

События назревали.

Ягуар Сидорович действительно работал не покладая рук. Он сидел запершись в парикмахерском зале, превращенном в кабинет. Посреди стола стояла модель, рядом с ней лежал энциклопедический словарь Павленкова издания 1890 года и стопа исписанной бумаги.

За эти дни Ягуар Сидорович подробно ознакомился с находкой. Легкая ржавчина тронула металлические части. Толстая дубовая доска, служившая основой, рычаги и зеркала восхищали парикмахера.

Сомнений, что находка относится к палеолитической эре, не было. Но что это могло быть? Ягуар Сидорович тщетно ломал голову. Одно время он склонялся к мысли, что это никому неведомый бритвенный аппарат сложнейшей конструкции. Но более тщательное исследование не подтвердило гипотезу Ягуара.

Было несомненно одно: находка ставила дыбом всю науку. Она свидетельствовала о том, что в доисторические времена люди создавали машины, что они знали обработку металла, что они научились делать никель.

Но что это была за машина, каково было ее назначение?

В качестве консультанта Ягуар Сидорович пригласил местного слесаря, чинившего жителям города примусы.

Он был допущен к модели только после того, как торжественно поклялся, что никому не расскажет о том, что видел. Осмотрев модель, консультант долго мычал, крутил угреватым носом и, наконец, заявил, что это ничто иное как старинный паяльник.

По его мнению, лучи солнца, собираясь в зеркало, пропускаются через увеличительное стекло и дают огромную температуру, но что ряд частей, видимо, утрачен.

Обрадованный Ягуар Сидорович напоил слесаря водкой, бесплатно побрил его и даже обильно смочил голову одеколоном «Фиалка».

Итак, вопрос был решен. Сомнений не было. Это был чудовищный паяльник.

Отпустив слесаря, Ягуар сел за стол и немедленно же стал писать «исследование» о состоянии паяльного дела в палеолитическую эпоху, в связи с находкой на Угорьском стойбище паяльного аппарата чудовищной конструкции.

Три дня и три ночи он не выходил из комнаты. Даже пищу ему подавали через окошечко, служившее в обычное время кассой. Скрипело перо, шелестела бумага, с легкостью Геркулеса Ягуар сокрушал авторитеты, он громил археолога Чубукеева, он разделывался со своими старыми врагами.

Наконец работа была закончена.

Ягуар Сидорович послал в общество археологов записку с требованием немедленно созвать пленарное заседание, так как он намерен сообщить нечто совершенно исключительное.

Председатель общества письменно известил, что пленарное заседание может быть созвано только через две недели, по возвращении из краевого центра известного археолога Чубукеева, поехавшего жаловаться на незаконное действие местных властей.

Ягуар Сидорович криво усмехнулся, но делать было нечего. Приходилось ждать.

На другой день он открыл парикмахерскую. С утра еще у дверей толпилась очередь.

Пришли не только нуждающиеся в услугах парикмахера. Пришли люди без всяких признаков растительности. Все желали узнать новости. Стеклянная дверь парикмахерской то и дело открывалась, и тяжелая двадцатипятифунтовая гиря, висевшая на блоке, грузно ухала. Каждый клиент смотрел вопросительно.

Но Ягуар Сидорович был торжественен и молчалив. Держался он предупредительно, но с той великолепной холодностью, чуть-чуть переходящей в надменность, которая свойственна некоторым великим людям, сознающим дистанцию, отделяющую их от простых смертных.

На все расспросы он отвечал вежливым молчанием или предупредительным вопросом:

— Прикажете освежить?

— Бобрик или полька?

— С какой стороны носите пробор?

Клиенты уходили разочарованные.

По городу поползли самые противоречивые слухи.

Одни говорили, что парикмахер нашел египетскую мумию. Другие уверяли, что это ерунда, что найден клад, закопанный на Угорье доисторическим разбойником Иваном Петлей. Третьи сообщали черт его знает что такое.

Вечером, уже после закрытия парикмахерской Петя сидел в своей комнате и слушал трагедию Павла Трепещущего в пяти актах с прологом, носившую звучное заглавие «Кровь и перечница».

Чтение продолжалось уже второй час. Петю мутило. Ему надо было идти на собрание, но он не решался прервать поэта и слушал, делая восхищенное лицо.

В конце третьего акта, когда кровожадная Анна, мстя за убийство своего мужа (кровь) пригласила к себе в гости убийц и отравила их цианистым калием, поданным к обеду вместо перца (перечница), Петя не выдержал и, прервав поэта, сказал, что он очень взволнован и слушать не может. Что лучше чтение отложить на завтра. Павел Трепещущий смертельно обиделся, но согласился. Петя мигом выскользнул за дверь.